Более того, повращавшись в этой тусовке с полгода, я начал буквально сходить с ума. Большую часть времени тонкие поэтические натуры тратили на срачи по поводу техники написания стихов, зависть к более удачливым коллегам (удачливым считался любой, у кого имелось хотя бы на пятьсот подписчиков больше, чем у автора поста), а так же пиздострадания по молодым поэтессам. Ну или просто посетительницам культовой Ионотеки. На выходных юные дарования устраивали регулярные «баттлы», правда, состязания состояли не в том, кто кого ловчее в стихах уделает, а кто кого перебухает. Мне пару раз приходилось на таком празднике жизни присутствовать, и знаете, зрелище не для слабонервных. Кто-нибудь обязательно расплачется, потому что «хорошо же сидим», кто-то записывает сторис в инсту или тикток. Отдельные личности воображают себя бардами круче Высоцкого и Окуджавы вместе взятых и орут под расстроенную гитару дурным голосом. Остальные не парятся — просто разбредаются по углам и тихо по пьянке сношаются.
Я там неизменно чувствовал себя лишним и наблюдал за ними с исследовательским интересом. Поэты это поняли и своим меня так считать и не стали, хотя в паре самиздатских сборничков мои стишки все-таки оказались. Подозреваю, что не без влияния подруги.
Когда мы с ней разошлись, я в тот же вечер ливнул из богемного чатика и с огромным наслаждением перебанил всех его обитателей. Зуб даю — они тоже вздохнули с облегчением.
Никак не ожидал, что придется снова обратиться к ЭТОЙ части моей личности. Но человек предполагает, а Моника, кажется, располагает. Располагает множеством инструментов, способных осложнить мне жизнь.
Что если забить на скрипт? Подойти к ней, взять за руку и уверенно сказать «Я хочу сыграть с тобой в игру.»
Так, стоп, кажется, это немного из другой оперы.
Показать ей, короче, свою любовь и обожание. Идея здравая, однако есть одно «но». Если она согласится, что вполне вероятно, мне придется тусоваться тут до скончания веков безвыездно. А все ж домой хочется.
Я потряс головой, отгоняя непрошеные мысли, и направился на первый этаж. Достал еще пару кусков хлеба, пихнул их в тостер, щелкнул кнопкой электрочайника. Тот послушно заклокотал, нагревая воду. Не теряя времени, я вырвал клочок бумаги из блокнота, лежащего на кухонной тумбе и взял карандаш.
Надо что-нибудь придумать. Быстро и качественно. Конечно, переплюнуть двадцать слов, кое-как разбросанных по листу, будет несложно. Но «на отъебись» работать тоже нельзя. Не привык я к этому, у нас за косяки Кисель на дейликах всю плешь проклевать может. Причем публично.
Тостер и чайник отключились с синхронными щелчками. Я вздрогнул, но потом быстро сообразил, что опасности нет. Налил себе кофейку и, хрустя тостом, принялся по памяти списывать единственную свою старую вещицу, которую все еще помнил целиком.
Много времени, к счастью, это не заняло. Покончив с заданием (и с завтраком) я побрел в ванную. Придирчиво оглядел себя в зеркало. Ни дать ни взять ОЯШ. Прямо стереотипный. Правда, глаза, как и у многих тут, неестественного цвета. Ближе к желтому, что ли. Но не такому желтому, как у алкаша с нарушениями печени, а более здоровому. Секунду… что это?
На мгновение показалось, что позади меня висит чья-то тень. В растерянности я плеснул водой на лицо и энергично потер глаза. Ерунда. Зеркало запотело, вот и чудится чушь всякая. Ничего…
— Гару…
Ничего нет, кроме Юри. Она стояла прямо за моей спиной. Лицо иссиня-бледное, в глазах белая муть, как у одержимых в ужастиках про зловещих мертвецов. На плечо легла ладонь. Холодная и тяжелая.
Я отшатнулся и едва не рухнул на корзину для белья. Наваждение тут же рассеялось, растаяло, словно его и не было. Хорошо хоть скример к этой маленькой «шалости» не прикрутили. Не желая задерживаться в ванной ни минуты, я выскочил и понесся на второй этаж одеваться.
Несмотря на бодрящий утренний сюрприз, в этот раз я постарался ничего не забыть. И телефон в сумку положил, и книги, и огрызок бумаги со стихом на столе не оставил. При мысли о моем… творении даже передернуло слегка. Какой же кринж я накалякал, господи Исусе, меня ж сегодня под орех разделают, как всяких юродивых в былинном телешоу «Минута славы». Нет, Саёри, конечно, жестить не будет, она на такое не способна, да и Юри тоже — слишком деликатна. Но вот коротышка с розовой гривой точно меня в говно втопчет. И кайфовать будет при этом.
Вот, кстати, и Саёри. При виде меня она просияла во все тридцать два зуба и едва не кинулась на шею. Зря. Я бы не возражал.
— Доброе утро, Гару, — возвестила она радостно, — решил сегодня меня дождаться, вредина?