Я в степени n

– Вот так-то, – довольно сказал батюшка и погладил меня по голове, – а говорил, знаешь… Зло, Витя, это тоже Господь, бесконечное зло и бесконечное добро, плюс и минус, только так Вселенная может находиться в равновесии. И медленно, слышишь меня, очень медленно двигаться, смещая баланс в сторону добра… Сам с собой Бог спорил. При всей праведности Иова было в нем зло. Думал он: раз благоволит к нему отец небесный, если везет ему в делах, то почти сравнялся он с Господом, сам судить может, что хорошо, а что плохо… Богатый, а рядом бедные. Мало он им помогал, дураками считал. Бедные сами виноваты, что бедные… Поучал их еще небось. Да на таких Иовах вся западная цивилизация стоит, протестантская этика чертова: бог любит богатых, вроде свободный рынок всем правит. Нет, неправда! Всем правит зло и добро. Заслуженно бедный Иов наказание понес за гордость свою. Бог гордых не любит, и слабых не любит тоже. Только сильные и смиренные войдут в его царство. Ничего тебе не напоминает, кто у нас сильные и смиренные? Да русские, дурачок. Мы, русские, и с нами Бог. Богоизбранные мы. Он сначала евреев избрал, это правда, но они возгордились, скурвились, отринули его, погрязли в слабостях, польстились на золотого тельца, и Он их проклял. Теперь мы богоизбранные, сильные, терпеливые и смиренные русские люди. Ты тоже сильный, но и ты возгордился. Кто тебе право дал решать, какие трупы лучше, кому жить, а кому умирать? Ребенка обгорелого пожалел с «Боинга». А свои, родные русские дети как же? Сам говорил, много детских трупов в Донецке видел. И вот пожалуйста, покарал тебя Господь, самого дорогого лишился – Славки собственного и Женьки. Почему снайпера бандеровского пожалел? Он ведь твоих товарищей убивал. Кто ты такой, чтобы грех убийства прощать? Ты человек, Витя, просто хороший русский человек. Но не Бог. Будь смиренным, не думай, не рассуждай, просто будь, и все. От гордости, от веры в себя, а не в Господа все беды. Запомни это. Тяжело мне говорить, но скажу. Поделом тебе, Витя, и по делам твоим. Жалости от меня ждал? Не получишь. Жалость – это слабость, западные еврейские штучки, ведущие к гниению, распаду и такой крови, в которой все сущее потонет. Не жалость, а доброта, сила и смирение спасут мир. Русская сила и русская доброта. И русское смирение перед лицом Господа.

Закончив говорить, отец Александр скис, оплыл вновь и безвольно плюхнулся на кожаный диван. Но его сила перетекла в меня. Я встал с колен – в буквальном и переносном смысле слова. Многого не понимал и вообще не представлял, что делать, но с колен встал, как и вся наша несчастная, запутавшаяся страна.

Еще около часа мы беседовали с батюшкой. Он посоветовал мне на некоторое время уйти в монастырь, послушником. Может быть, навсегда, а может, на год, если Богу будет угодно. Есть, сказал, хороший монастырь на Севере, недалеко от Архангельска, с правильным, но строгим настоятелем. Как раз для таких гордых и заблудших душ, вроде моей. Необходимо замолить грехи, напитаться смирением и силой. Он ничего не гарантирует, все зависит только от меня, но шансы есть. Он верит в меня, потому что не только люди верят в Бога, но и Бог верит в людей.

В самом конце, когда мы перешли к обсуждению технических деталей, вроде рекомендательных писем к настоятелю, количества необходимых в монашеском быту вещей и тому подобное, батюшка между делом посоветовал продать остатки бизнеса, чтобы мысли о бренном меня не отвлекали. Я согласился и в порыве благодарности к человеку, наставившему меня на истинный путь, пообещал, что вырученные деньги отдам ему – на нужды общины. Батюшка возрадовался и опять, по русскому обычаю, бросился целоваться. Уже прощаясь, он вновь сказал о своей непоколебимой вере в меня и после паузы задал последний вопрос:

– А как с квартирой?

– В каком смысле?

– Ну, за ней же следить надо, да и оплачивать. Зачем тебе эта головная боль? Ты вот что, дай мне полную доверенность и документы, я присмотрю и, если ты не возражаешь, буду иногда селить паломников из других городов, а то гостиницы нынче дороги.

– Да с удовольствием, но не могу… – ответил я с сожалением. – Переписал квартиру на Аньку, чтобы детям, когда вырастут, жить было где. Сам там на птичьих правах нахожусь.

– Да? – искренне огорчился отец Александр. – Как это жаль, однако…

– В каком смысле жаль? – снова спросил я, ощутив неприятный и неизвестно откуда взявшийся холодок под ребрами.

– В смысле, очень жаль, что так вышло, – быстро ответил он. – Но я верю: все у тебя получится, все к лучшему в конечном итоге.

Мимолетная боль моя отступила, батюшка проводил меня до дверей, перекрестил на прощанье и отпустил с миром. На том мы с ним и расстались.

Пропади оно все пропадом