Я умру завтра

- О да. И он, и его семья. И еще брат. - Они прямо из кожи вон лезли. Она опять засмеялась, словно у ее истории не было последствий. - Их стараниями я год провела в исправительной школе в Гудзоне, так что никакие мои заявления уже не могли повредить репутации того подонка. - Помолчав, она добавила: - Прошу прощения за столь сильное выражение.

- А твоя семья не помогла тебе?

Какая-то тень скользнула по ее лицу. В первый раз я увидел на нем след горечи и отвращения.

- Предок сказал, что это пойдет мне на пользу. Он избил меня до крови и синяков и, наверно, убил бы, не будь он так пьян. Мне удалось вырваться и удрать. - Ее глаза рассеянно смотрели куда-то мимо меня, упершись в стенку ниши, в которой мы сидели. - Он пил не просыхая. Если я зарабатывала несколько долларов, присматривая за детьми, он тут же отбирал и тратил на очередную бутылку.

- А мать? Она тоже ничего не могла сделать?

- Ровным счетом ничего. Он колотил ее по поводу и без повода. Она смертельно боялась его. Несколько раз соседи вызывали полицию и его забирали, но нам было только хуже от этого. - Сидя напротив меня за столом, она перевела на меня взгляд. - Невозможно передать, когда в семье нет любви... - обронила она.

Как все просто и точно в ее объяснениях. Одна ее фраза - и все стало ясно. Главная проблема бытия... В двух словах! Нет любви. Над этим не часто задумываешься... Мурашки бегут по коже, когда видишь, к каким это приводит последствиям...

Последствия... в них и крылась причина, по которой я и хотел найти противоядие.

- Поэтому ты и стала проституткой?

Она медленно покачала головой.

- Нет. Не только поэтому. Было много и других причин.

- Например?

- Могу ли я позволить себе легкую вульгарность? - мягко спросила она.

Я кивнул.

- Знаете ли, порой я не могу найти верные слова. Мне придется говорить... ну, как бы... на жаргоне, на patois. Понимаете, что я имею в виду? - Я засмеялся, и она пояснила: - Я набралась этих словечек в Гудзоне. Мое единственное приобретение... Там была одна девочка-француженка, из Канады... с очень богатым словарем.

- Представляю себе.

- Предок обзывал меня грязной шлюхой, говорил: если уж мне приспичило этим заниматься, то надо - за деньги. В тот раз он избил меня и вышвырнул за дверь. Мама попыталась остановить его и схлопотала оплеуху. - Замолчав, она перевела дыхание и продолжила: - И дальше сопротивляться она была уже не в силах, предоставив это мне.

- Жить бы ему до ста лет, - сказал я, - но где-то в другом месте.

- Знать бы пораньше... - Закусив губу, она, видимо, попыталась представить себе иное развитие событий. - В ту же ночь я ушла. Спала в какой-то заброшенной постройке. На другой день я присматривала за детишками, заработала долларов восемьдесят... и опять сделала ошибку. Я вернулась домой. И получила очередную порцию затрещин. Предок отобрал все деньги, да еще и наорал на меня за то, что подрабатываю проституцией. Я говорила вам, что он был полным и законченным подонком?

- Дала понять.

- Нет, я повторяю - он был подонком. Не знаю, может, он маялся каким-то комплексом? Но тогда я была слишком юной, чтобы разобраться во всем. Ну, и вообще меня волновало только одно.

- Что именно?

- Ребенок. Он был моим. И никто был не в силах забрать его у меня. Пытались, но ничего не вышло. Подступись кто ко мне, я начала бы так орать, что стены рухнули бы.

- Как сейчас поживает ребенок? - спросил я.

- Отлично. Он получит хорошее воспитание. Его любят. И давайте покончим с темой. Ладно?

- Ладно.

- Я жила в обычном небедном пригороде. Девочки делились там на три слоя: большинство были нормальными девчонками, другие пытались стать ими, наконец, такие, которым было на все наплевать. Как и в любом другом предместье, мальчишки все были одинаковыми. Они водились и с первыми, и со вторыми, и с третьими. С последними - больше. Когда испорченные девчонки давали им отлуп, они переключались на нормальных. Только тогда.

- Великолепно! - восхитился я. - Черт возьми, очень образная картинка!

- А разве в ваши времена было иначе?

Я хмыкнул.

- Дорогая, в мои времена девочки чувствовали себя в безопасности. Мы гоняли на велосипедах и на самокатах, случалось на школьном дворе их скапливалось до трех десятков. А когда имеешь дело с велосипедом - тебе не до ухаживаний, едва на разговоры времени хватает. Возможно, считали себя эдакими сорвиголовами, но на самом деле были весьма робкими. Я бы сказал застенчивыми. Правда, мы целовались и читали книжки. Если хватало смелости, могли посадить девушку на велосипедную раму. Но теперь велосипеды исчезли, и их место заняли "бьюики". Беседы тогда были побочным продуктом иных отношений. Тот, кто был в те времена истинным мужчиной, сегодня считается размазней, и наоборот. Как пишут современные поэты: "Играть и обольщать - то игры для детей, а он мужчина настоящий - насильник и злодей..."

- Значит, вы понимаете, о чем я толкую? - улыбнулась она.