Я умею прыгать через лужи

- Конечно, и этот один - миссис Карузерс, - сердито произнес отец. - До того дошло, что я начинаю бояться выезжать на молодой лошади. Будь у меня лошадь, которая не пугалась бы машины, я поехал бы прямо на вас.

С тех пор, если отец проезжал по шоссе на молодой лошади, Питер всегда останавливал автомобиль, но все равно лошадь сворачивала и мчалась на траву, как ни натягивал поводья отец, осыпая ругательствами всех и вся,

Он ненавидел автомобили, но говорил мне, что их будет все больше и больше:

- Когда тебе стукнет столько лет, сколько мне, Алан, ты сможешь увидеть лошадь только в зоопарке. Дни лошади сочтены.

Ему все меньше приходилось объезжать лошадей, и жизнь дорожала, но он все-таки сумел скопить десять фунтов, купил несколько банок коричневой мази, которой мать стала натирать мне ногу. Это было какое-то американское снадобье, под названием "Система Виави", и торговец, продавший мазь отцу, гарантировал, что после лечения я начну ходить.

Месяц за месяцем мать натирала мне ноги этой мазью, пока запас ее не кончился.

Отец с самого начала не верил в это средство, но, когда мать сообщила ему, что мазь вся вышла, с горечью сказал:

- Я, как дурак, надеялся на чудо. Он заранее подготовил меня к неудаче, и я не испытывал особого разочарования.

- И не стану я больше тратить время на лечение, - заявил я отцу. - Это только мешает мне.

- Я тоже так думаю, - ответил он.

Теперь я ездил на пони, которых он недавно закончил объезжать, и часто падал. Пони, начинающие ходить под седлом, легко бросаются в сторону, а я так и не научился ездить на пугливой лошади.

Я был убежден, что каждое падение будет для меня последним, но отец был другого мнения:

- Все мы говорим так, сынок, после каждого падения, но когда на самом деле падают в последний раз, этого уже не чувствуют.

Однако мои полеты все же беспокоили его. Некоторое время он был в нерешительности, потом вдруг начал учить меня, как падать: ослабив мускулы, свободно, так, чтобы удар о землю был мягче.

- Всегда можно преодолеть препятствие, - внушал он мне, - если не одним способом, так другим.

Он быстро находил решение всех трудностей, связанных с моими костылями, но и он не мог посоветовать мне, чем заняться, когда я окончу школу.

Всего два месяца оставалось до конца учебного года и моего последнего дня в школе. Мистер Симмонс, лавочник в Туралле, обещал платить мне пять шиллингов в неделю, если по окончании школы я возьмусь вести его книги. Но хотя мне приятно было думать, что я смогу зарабатывать деньги, я хотел найти такую работу, которая явилась бы для меня испытанием и потребовала бы особого напряжения сил и способностей, свойственных мне одному.

- Кем ты хочешь быть? - спросил меня отец.

- Я хочу писать книги.

- Что ж, дело хорошее, - сказал он. - Ты можешь этим заниматься, но как ты думаешь зарабатывать себе на жизнь?

- Люди же зарабатывают деньги книгами, - возразил я.

- Да, но только после многих и многих лет труда. И потом, надо для этого быть очень образованным. Питер Финли говорил мне, что написать книгу труднее всего на свете, - он пробовал. Имей в виду, я за то, чтобы писать книги; не думай, что я не хочу этого, но сначала тебе надо учиться.

Он немного помолчал, а затем заговорил таким тоном, словно давно был убежден, что я когда-нибудь буду писателем.

- Когда ты станешь писателем, - сказал он, - будь таким, как Роберт Блэчфорд, человек, который написал "Невиновен"; это замечательная книга. Она была написана, чтобы помочь людям. Видишь ли, - продолжал он, - писать книгу ради денег не стоит. Лучше уж быть объездчиком лошадей. Когда объезжаешь лошадей, то делаешь что-то хорошее из того, что могло бы стать плохим. Легко сделать из лошади никчемную, вредную тварь, но трудно придать лошади, ну... характер, что ли, заставить ее помогать тебе, а не противиться. Когда я впервые познакомился с Питером, он дал мне почитать книгу "Моя блестящая карьера". По его словам, эту книгу написала женщина; но она себя называет Майлс Франклин. Это лучшая книга из всех, что я прочитал. Эта писательница Майлс Франклин не боится брать барьер, не уклоняется в сторону. Это настоящий человек, и сердце у нее есть... Не знаю... писать книги - не забава... Думаю, ты себе это дело неправильно представляешь. Тебе кажется, что ты будешь черт знает как хорошо и весело проводить время, когда станешь писать книги. Видишь ли, когда тебя хорошенько тряхнут разок-другой, ты, может быть, поймешь меня.

Мы сидели на верхней перекладине забора в загоне и смотрели на жеребенка, которого он приучал к узде. Жеребенок грыз тяжелые удила. Рот у него был красный, воспаленный.