Я ухожу, любимый

Я: «Прости, я думаю, это не очень хорошая идея, Жень. Не обижайся, пожалуйста, но мне сейчас не до встреч».

Слишком поздно до меня доходит, что мне прислал сообщение Акрам и вместо Жени я отправила это сообщение ему.

Пульс учащается, я тут же бросаюсь удалять доставленный текст. Пальцы путаются, я промахиваюсь, и все же справляюсь. Но… поздно! Акрам успел его прочесть. И в ответ я получают слова, от которых глаза лезут на лоб. Вот как меня угораздило, а?

Акрам: «Если Женя не понимает по-хорошему, то можешь прислать мне его номер, я объясню доступнее:)»

Глава 31

Я: «Я сама, не волнуйся».

И ставлю кривляющийся смайл.

Акрам: «Эх, ну ладно. Раз и без меня все прекрасно, то хоть курьера не пропусти».

И вдогонку мне прилетает тот же самый смайл.

Как Акрам говорит: «Ржавая морда».

Смеюсь, вспоминая, с какой скорбной моськой он обычно это произносил, и пробегаюсь глазами по предыдущему сообщению:

Акрам: «Ужин тебе скоро привезут, чтобы ты не заморачивалась, я помню, ты говорила, что к вечеру уже совсем без сил».

Звонок в дверь раздается именно в этот момент.

Я мигом забываю и о том, что так и не ответила Жене, и о том, что намеревалась сейчас делать, и о том, что надо набрать маме.

Телефон настороженно ложится на диван.

Курьер заносит в квартиру два бумажных коричневых пакета. И букет.

Я стараюсь не реагировать на этот знак внимания. Но мне неудержимо хочется узнать, чем сейчас занят Акрам. А еще сильнее — где и с кем.

Разумеется, мне не нужно об этом думать, но собственные мысли мне уже неподвластны. Предатели.

АКРАМ

Дверца захлопывается аккуратно, я пытаюсь выдохнуть. Прохладный вечерний воздух кажется мне прогорклым и удушающим. Только что я приехал от врача Зорины: состоялся еще один тяжелый разговор. Мы обсуждали подготовку к операции, возможные сложности, выхаживание малышей. Я напрямую задавал интересующие меня вопросы, а с каждым прямым ответом беспросветность сводила надо мной крылья. Врач заверил, что нужно набираться терпения и сил. Ах да, конечно же, еще верить в лучшее.

Напряжение не отпускает меня до сих пор.

«Скажите, а если разрыв произойдет раньше того срока, на который мы очень рассчитываем? Если мы не успеем по намеченному плану. Тогда что?»

Врач медлил и медлил, тщательно подбирая слова. А меня до сих пор аж потряхивает.

«Поймите, мы хоть и используем все возможности, чтобы помочь пациентам, но мы не всесильны. Ситуация сложная. Очень сложная. Но шансы есть. Зорина уже получает медикаментозную поддержку. Здесь важна эмоциональная обстановка в семье, на работе, с друзьями. Негативные факторы необходимо максимально исключить».

Негативные факторы… негативные факторы для нее — это я.

Взгляд мой упирается в пандус. Чувствую себя связанным по рукам и ногам. Не понимаю, как можно исправить… как?

Ни разу не делал этого раньше, но теперь я, бросив машину у подъезда, просто иду и обхожу дом вокруг. Разглядываю людей, шагающих мне навстречу. Мужчина в джинсовой рубашке и джинсах, уткнувшись в мобильник, куда-то спешит. Девушка в наушниках никак не оторвется от экрана телефона. Шумная компания подростков, обгоняя, громко смеется, до меня долетают грубые маты, это заставляет меня поморщиться. Они все — еще дети. И эти дети общаются как сапожники, пацаны ведут себя развязно, девчонки одеты вызывающе. У одного парнишки на плече колонка, из динамиков льется тяжелая депрессивная музыка.

Устремляю взгляд вперед. Я только сейчас замечаю, что почти все вокруг либо говорят по телефону, либо что-то торопливо печатают.

Бреду вперед, не разбирая дороги. Мне все равно, куда идти. Меня нигде не ждут. Места мне нигде нет. Единственный человечек, который рад был мне всегда и при любых обстоятельствах, — это Зоря. И именно теперь, когда она меня больше не ждёт, я особенно остро ощущаю пустоту в груди.

Одиночество никогда меня не напрягало. Быть непонятым — не проблема. Жить для себя — можем, умеем, практикуем. Мне хорошо было одному. Всегда. А потом появилась она. Мои координаты сбились. Появилось что-то необъяснимое. Что-то такое… неуловимое, неосязаемое. Что-то, что я сам втоптал в грязь, и теперь оно растворилось. Теперь — дыра.