Я уйду с рассветом

— Не тошнит? Голова не кружится?

Я начал было кивать, но потом передумал:

— Так и есть.

Забрав тазик с окрасившейся в розовый цвет водой, Шарлотта удалилась в ванную комнату. Ко мне подошла Дионн с двумя компрессами из листьев окопника, завернутых в марлю.

— Подержите вот это. — Она приложила компресс к моей распухшей челюсти. — Теперь наклонитесь вперед. — Хозяйка закатала мне рубашку и закрепила с помощью пластыря второй — на пояснице, в месте ушиба.

На меня пахнуло чистым свежим ароматом окопника.

— Ну, что опять случилось?

Моя мать распрямилась, прилепив компресс с окопником к шишке на лбу Оуэна, и вытерла руки о фартук.

— Билли Хьюз набросился на новенького, как черт.

— Следи за языком, Оуэн, — осадила его моя мать.

— Но ты же знаешь, это так и есть, mamgu.[9]

Мать уставилась на меня, и ее взгляд говорил, что хотя она и порицает поведение внука, но согласна с ним.

Я сдержал улыбку.

— Ну и?..

— Ну, и я его остановил.

Я глянул на костяшки его пальцев — гладкие и невредимые, — затем почесал в затылке и, выдвинув стул из-под стола, сел рядом с сыном.

— Ты снова позволил ему отлупить себя.

Оуэн понурил голову:

— Не позволил.

— Но и сдачи не дал?

— Нет… — едва слышно ответил он.

Я согнулся, положив локти на колени.

— Machgen i…[10]

— Я больше других ребят, nhad.[11] Я должен быть осторожным.

— Да знаю я. Но стоило бы поставить Билли на место.

— Не хочу никому причинять боль.

Я взъерошил сыну волосы и наклонил голову, чтобы заглянуть ему в глаза. В свои шестнадцать он был уже таким взрослым и в тоже время еще совсем ребенком.

— У тебя чуткое сердце, и я горжусь тем, что ты у меня такой добрый.

Оуэн улыбнулся мне.

— Но я не хотел бы, чтобы ты пострадал от этого, — улыбнулся я в ответ.

— Все хорошо. Я не пострадал, лишь чуть-чуть поранился.

— При сотрясении лучше всего поспать, — вернул меня обратно в реальность голос Шарлотты.

— У меня нет времени. — Я потер лоб.

— Но рю Турнефор до завтра никуда не денется.

Я посмотрел на нее:

— Я ждал целых пять лет.

Мы передвигались быстро, выбирая боковые улочки.

— Еще вчера около Пантеона шли ожесточенные бои, — тихо сказала Шарлотта. — Нужно соблюдать осторожность.

— Вам необязательно было идти со мной.

Она молчала, пока мы пробирались по замусоренному бульвару. И только когда остановились, чтобы оглядеть примыкающую улицу, произнесла:

— Вы не говорите по-французски. Я вам пригожусь.

Я поймал ее за локоть. Она смыла мою кровь с руки, но ржавое пятно тай и осталось на синей материи рукава. Я невольно отметил, что мои пальцы обхватили ее локоть целиком.

— Спасибо.

Она кивнула направо:

— Нам туда.

Не выпуская ее руки, я последовал за ней. Тем временем на город уже опускались сумерки, ведь я позволил женщинам уговорить себя прилечь на несколько часов, пока примочки не сделали свое дело, а звон в голове не стих до тупой пульсации.

Шарлотта остановилась, указывая на табличку, висевшую над нами на каменной стене. Белыми буквами по синему полю было написано: «РЮ ТУРНЕФОР».

Мы оказались в конце улицы. Через пару минут, пройдя всего два квартала, подошли к дому номер двадцать семь. Я принялся колотить в дверь, не пытаясь сдержать нетерпение. Шарлотта перехватила мою руку:

— Что мне говорить, если нас спросят, почему мы здесь?

— Я ищу кое-кого, — сглотнул я. — Молодого человека. Своего сына.

Когда смолкли и эхо стука в дверь, и мой голос, Шарлотта уставилась на меня в звенящей тишине. Дверь открылась, и мы оба вздрогнули. В щель выглянула пожилая женщина.

— Bonjour, madame.[12]

Моя спутница кратко переговорила со старушкой, чей взгляд метнулся за наши спины, как только Шарлотта упомянула имя Оуэна. Хозяйка дома покачала головой, избегая при этом смотреть на меня:

— Non, non, je suis désolée.[13]

Она начала закрывать дверь, но я помешал ей.