Я - убийца

– Видите ли, нас разделяют не только годы, нас разделяет разность пережитого. Я не жил ни при Брежневе, ни при остальных куклах. При Горби учился в школе. На ваши комплексы и захнычки плевал с высокой сосны. Они мне так же подходят, как корове седло. Понятие правды для меня и моих товарищей значитально сложнее, и оно не сводится к маленькой Правде или большой Правде. Есть личная Правда. С ней я сверяюсь и по ней оцениваю, стоит ли мне связываться с человеком или пройти мимо. Я знаю цену предательства личного и предательства на уровне государства. У Пушкина «Пир во время чумы» – это то, что происходит сейчас в нашем обществе. И не надо мне втирать про сложности вхождения в рыночную экономику... Вы приобретали друзей за школьной партой, а я в окопах и подвалах. А чья дружба круче, мы еще посмотрим. Хотите, чтобы я рассказал о плене? У вас водка есть?

– Держу для примочек... – улыбнулся адвокат.

– Чего вы улыбаетесь. Это непросто. Я только месяца два как перестал просыпаться по ночам от каждого звука, от полоски света из кухни. Перестал, потому что нанял гипнотизера. Он мне мозги зачистил. Только поэтому могу говорить спокойно. А еще потому, что чувствую – вы не из писак, не из любопытства спрашиваете, и, если надо кому-то помочь освободиться из СИЗО, расскажу все, что знаю...

И он, словно впав в транс, монотонно, а от того особенно ужасно ровно и без эмоций, рассказал о страшном. О сороконожке, которую товарищ по рабству несколько месяцев носил с собой в консервной банке, о самой консервной банке и заточенной крышке, о минном поле, которое ставили рабы и только потому и спаслись, что сами ставили, об автобусе, катящемся под гору, о валуне и расстреле товарища, о том, как понял, что тот жив и готов пожертвовать собой, отвлекая на себя погоню, о зарезанной родственнице хозяев и сумасшедшем Жене... О колуне... Обо всем.

Когда Эдик закончил, Гордеев налил по полному стакану и показал глазами – выпей. Эдик махнул водку, как водопроводную воду.

Помолчали. Стало слышно, как отмеряют время старые напольные часы. Адвокат взглянул на стрелки и удивился: рассказ занял три с лишним часа, и это без подробностей.

– Не мог он от них уйти. У него сквозное в плечо под лопатку и где-то в области поясницы. Хотя... чего не бывает.

– Скажи, а почему ты его Николаем называешь?

– Так представился.

– Может быть, он скрывал настоящее имя?

– А зачем? Там, наоборот, все стараются рассказать о себе как можно больше. Вдруг кто-то сумеет освободиться раньше. Сообщит родственникам. Смысла нет никакого.

– И все-таки это так...

Гордеев достал фотографию Игоря.

– Этот?

– Он. Точно.

– Посмотри внимательнее.

Гордеев взял белую штриховку и нарисовал шрам.

– Нет. Шрама не было. И глаза добрые. Не такие. Впрочем, это ведь на гражданке снято? Как его зовут? C ним можно связаться? Мы могли бы ходатайствовать...

– Игорь Всеволодович Игнатьев... Родом из Рязани. Служил писарем.

– Писарем? Не может быть. Или спецназ, или десантура. Точно. Я этих ребят в деле видел, а он покруче. Словно с детства рукопашкой занимался... А говорил, москвич...

Эдик всматривался в фотографию.

– Он мне жизнь спас. Он многим жизнь спас. Я знаю по крайней мере пятерых, что уцелели под Хала-Юртом. Они все его опознают. Можете в липецкий ОМОН запрос сделать.

– Сделать запрос – не проблема. Сейчас уже поздно. На электричку ты уже опоздал. Так что располагайся на диване. Он тебя принял. Видишь, даже скрипит по-другому.

– Слушай, может, мне еще за одной сбегать? Растравил душу, мать твою...

Гордеев тоскливо вздохнул. С самого начала этого дела ему пришлось по разным причинам и с разными людьми выпить столько патентованной и не очень патентованной водки, что начал всерьез подумывать о Селигере, свежем воздухе и других прелестях свободной жизни. Но парень сидел сейчас перед ним, и глаза у него были больные. Не помог гипноз. Только время лечит таких людей. Как их назвать – Мученики Государства? Заложники Времени? Проклятые и Забытые? И Гордеев согласно кивнул. Эдик мгновенно исчез. Адвокат снял трубку и набрал Антоненко.

– Слушай, завтра с утра попроси, чтобы Игнатьева осмотрел врач. У него должно быть сквозное ранение под лопаткой и еще в области поясницы.

– Ты не мог позвонить раньше? Знаешь, сколько сейчас?

– Знаю. Только вот ты в своей кровати лежишь, а Игнатьев на нарах парится.

– Ладно... – буркнул Антоненко.

– И давай решай, с кем тебе лучше. С Зойкой или с женой. Развели, понимаешь, двойную мораль.

– Что?! Не понял...

Сон окончательно слетел со следователя.

– Ты соображаешь, что говоришь?

– Очень даже соображаю.

Адвокат повесил трубку и тут же набрал Мишу Калинкина. Услышал его заспанный голос.

– Мишка, что ты там за принцессу приволок?

– Какую принцессу? Кто это?

– Не узнал? Так я тебя за растление малолетних посажу.

– А, это ты... Чего ночью?

– Женись, Михаил. Срочно женись. Нечего разводить двойную мораль.

– Какую мораль?..