Я убийца

– Ты-то как выкрутился? – спросил он в конце.

– Помнишь ту связисточку? У нее родственники в Полтаве. Я момент улучил, зову ее. Глаза вытаращила: ты? Я ей все и рассказал. Собственно, она сама при штабе многое видела. Ночью мне из канцелярии бланки принесла и печать. Я себе документы выправил и в Полтаву к ее родичам. Год сидел тихо, как мышь. Полгорода втихую обшил. Начал, правда, с родственников, а потом пошло-поехало…

– Женился, что ли?

– Я бы женился. У нее контракт через три месяца кончался. Снайпер достал.

– Как же тебя никто не зацепил?

– У меня бумаги самые настоящие были. Сам делал. Кто ж зацепит. Приехал в столицу, пошел к военкому. Мне даже комнату вернули. А что, профессия есть, спасибо матушке, шить научила…

– Давай за маму… Как она… умерла?

– Рак. Ходила до последнего. А потом – месяц, и сгорела прямо на глазах.

Выпили.

– И вот ведь что обидно – ничего этим сволочам не делается. Все с рук сходит. Что по ту сторону были, что по эту.

Игорь пьяно махнул рукой.

– Одного встретил – палаткой на Рижском заведует, другой физруком пристроился. Герой кампании. Я уже о полковниках и говорить тебе боюсь…

– Газаев мертв. Погиб солдатом. А про других еще посмотрим…

– Месть, Коля, мне мама перед смертью сказала, не самое благородное чувство. Глядишь, под горячую руку и невиновного тронуть придется…

Николай вздрогнул. Ему вспомнилась ночь побега. Родственница хозяина и блеснувший в темноте кусок остро отточенной жести. Скрип кожи, когда он вонзился в ее горло. Вспомнился и бедняга Женька, подвернувшийся в ночи так некстати… А может, и к лучшему?..

Небо за слуховым окном порозовело. Он посмотрел на спящего брата и подумал, что тот так и не научился пить. Может, это его счастливая звезда? Он погладил брата по затылку. Две макушки. У него тоже.

Игорь посмотрел в окно – была ночь. Жить не хотелось. Половина его существа умерла. Он пытался эту половину спасти – не смог. Зачем теперь ему жить?

Но и умирать не хотелось – брат не все сделал. Надо было еще доставить пакет.

Игорь прислушался к себе – он теперь думал, как брат, он теперь жил, как брат, он теперь и умрет, как брат, не трусливо полезет в петлю, а на поле боя.

Он не понимал, что тоже потихоньку сходил с ума…

Глава 39.

И вот Гордеев снова в Рязани, но на этот раз в паре с Антоненко. Веселый лейтенант-участковый, встретивший их на вокзале, увидев новый объект для развития собственных теорий, повеселел. Как всякий провинциал, он в глубине души был патриотом родного города и потому долго тряс руку Антоненко, надеясь найти в нем полноценный объект для выслушивания его монологов. Но угрюмый следователь сразу пресек все поползновения.

– Короче, лейтенант, времени у нас не так много, людей мало, что и где искать, мы знаем только приблизительно, следовательно, давайте без предисловий. С понятыми уже договорились?

– А как же. Это сделано в первую очередь. Я теперь по два раза за дежурство заглядываю в дом, и оперативный дежурный время от времени группу посылает.

Антоненко чуть было не издал стон. Воистину говорят: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет. В планы Антоненко не входило привлекать внимание к дому. Чем меньше будет посвященных, тем лучше для дела. Однако понимал рвение провинциального милиционера. Где и на чем тот мог выдвинуться? А так – москвичи заинтересовались, можно лишний раз с докладом зайти к начальству, авось потом вспомнят его участие. На площади их ждал «уазик» городского управления.

– С ветерком? – спросил водитель.

– Лучше не надо… И выключи мигалку.

Водитель расстроился. Ему тоже хотелось показать столичным свою лихость.

У дома по-семейному сидели на лавочке старик со старухой. Понятые. И опять Антоненко расстроился. Эти точно через двадцать минут по окончании обыска разнесут новость по всему городу.

– Начни с сарая, – предложил Гордеев.

Антоненко кивнул, но сам прошел сразу на чердак.

Ему хотелось побыть немного одному, ощутить атмосферу дома. Возможно, один маленький штрих, деталька, предмет обстановки подтолкнет расследование или, по крайней мере, поможет установить психологический настрой подследственного. Игнатьев упоминал о каком-то пакете. Слабая, но надежда найти его все же была.

Антоненко сел на раскладушку и обозрел чердак. Ничего особенного. Все как у всех. Сухие березовые веники подвешены к стропилам. В углу сундук. Старая коляска. Паутина. Из слухового окна, прорезая пыльную глубину чердака, льется солнечный свет.

Антоненко проследил за лучом и заметил мольберт. Интересно, кто из двоих художник? И зачем на мольберте этот маленький замочек.

Антоненко нагнулся над люком и позвал понятых.

– В сарае ничего, – доложил улыбающийся участковый, стряхивая с кителя остатки паутины.

Дождались, когда понятые победили крутую лестницу.

– Попрошу понятых взглянуть на мольберт. Предмет закрыт на навесной замок, – пояснил следователь и, достав перочинный нож, принялся ковырять им в замке.

– Ловко… – восхитился участковый.