Адзауро мягко сместился и, накрывая мои губы поцелуем, прошептал:
– Потому что я очень неутомимый монстр. Второй раунд?
– Да ты издеваешься!
В темных глазах мелькнула насмешка, а после голод, голод такой силы, словно у него секса не три минуты не было, а три жизни как минимум.
– Я даже извинюсь, – скользя губами по моей шее, уведомил Чи, – как-нибудь… потом…
Я сдохну. От удовольствия, похоже, но сдохну.
Мы не спали всю ночь. Мы не спали все утро. В девять раздался звонок из императорского дворца, но Чи ответил где-то через час, когда я уже, кажется, даже дышала с трудом.
На время разговора я просто вырубилась, разбудил меня быстрый поцелуй и сказанное с опять-таки предвкушением:
– Не скучай, я скоро вернусь.
– Проваливай к демонам! – от всей души пожелала ему.
И заснула с улыбкой, чувствуя, как меня с такой же счастливой улыбкой на губах нежно поцеловали на прощание.
Завтракала я часов в… четыре дня, но сказать, что я поднималась с постели с трудом, – это вообще ничего не сказать. У меня болело все тело. Начиная от губ и заканчивая пальцами на ногах. Болела каждая мышца. Словно я вместо одной тренировки замахнулась сразу на десять, значительно переоценив возможности собственного тела, но при том это была самая приятная боль на свете, и плевать, что губы опухли – счастливая улыбка с них не сходила.
Чи вернулся, когда я допивала чай.
Когда он вошел и увидел меня, его глаза засияли счастьем. Он скинул пиджак у дверей, подошел ко мне, наклонился и прошептал:
– Привет, любимая.
Наверное, планировался быстрый приветственный поцелуй… но что-то явно пошло не так. В какой-то момент что-то разбилось, и только после я осознала, что давно сижу на руках у Адзауро, и мы все так же целуемся, потеряв счет времени.
– А мне никогда не нравился императорский фарфор, – сказал Чи, обозначив, что конкретно разбилось, и вернулся к моим губам.
Безумное ощущение счастья…
Безумие в ощущении счастья…
Сумасшествие, разделенное на нас двоих…
И осознание, что тебе не нужен ни сон, ни еда, ни вообще ничего, кроме него. Мы жили прикосновениями, мы дышали друг другом, мы не могли остановиться и не хотели останавливаться. И не важно, что, где и как, где мы, куда идем, куда летим, что делаем – главное, чувствовать, как его рука сжимает мою, главное, ощущать его присутствие рядом.
Мы не досыпали – нам было плевать. Не доедали, часто забывая про еду, потому что одно соприкосновение рукавами, и к дерсенгам обед, ужин или завтрак. Мы потеряли ощущение мира и строили свой, личный, для себя.
А потом что-то пошло не так.
Сначала я списала это на переутомление от тех постельных упражнений, после которых не оставалось сил даже двигаться. Потом на еду и слишком поздние завтраки.
Но в одно утро я, едва заснувшая после очередной изматывающей нежностью ночи, с трудом добежала до ванной.
Чи подскочил мгновенно, догнал, поддержал, придержал волосы. А после напряженный, побледневший от тревоги вымыл меня в душе и вызвал врача, наплевав на все мои убеждения, что все в порядке, просто переутомилась… секс вообще штука утомительная, как оказалось.
Доктор, сухонький пожилой мужчина, первым делом взял кровь на анализ, который провел тут же, и сообщил нервному, вконец бледному Адзауро, что я беременна.
И вот тогда побледнела я.
Радость? Какая, к чертям, радость?! Меня сковал ужас.
– Срок? – задыхаясь от тревоги, спросила я.
Я очень боялась, что доктор скажет именно:
– Шесть недель.
– Только не это! – на гаэрском выдохнула я.
Доктор понял меня неправильно и тут же начал вещать о том, что материнство – это великое благо и дар богов, что я должна быть счастлива, что в рождении дитя заложена сама сущность женского существования…
Но это врач.
А мой монстр понял меня мгновенно:
– Сколько ты выпила в ту ночь?
Он спросил на яторийском, тоже от нервов перейдя на свой родной язык, и получил лекцию от доктора о формировании яйцеклетки и прочем, на основании чего выходило, что алкоголь не мог повредить… но я боялась другого. И Чи, выслушав лекцию врача, начал задавать полные тревоги вопросы:
– Что конкретно Астероидное братство использует для погружения в анабиоз? Какой яд и в каких количествах использовали во время похищения?
Если бы только это, но еще была гадость, которую влил в меня убитый император Изаму.
Когда Чи выставил врача и вернулся, я лежала на боку, обнимая живот, и давилась слезами.
– Кей, – Чи сел рядом, не сдержался, рывком пересадил меня к себе на колени, обнял, – мы справимся.
Я обняла его, прижалась мокрым лицом к его плечу и перечислила:
– Яд, анабиоз, возбуждающее средство и аллергия на него. Император решил, что я S-класс и дозу использовал убийственную. Мне страшно…
– Я рядом. – Он прижал меня к себе крепче.
Он был рядом, но сказать, что он нервничал, – не сказать ничего. Таким бледным, отравленным тревогой я еще никогда его не видела.
– Чи, – позвала, вглядываясь в его лицо с отсутствующим взглядом.
– И я как маньяк дорвался. – Кажется, он ненавидел себя в этот момент.
Боже, он себя винил.