Я твой день в октябре

Волокли первокурсницу в один из трёх вагончиков. Там жили посланцы далёкой Грузии. Шофёры. Хлеб обмолоченный помогали местным мужикам и солдатикам возить на ток за двадцать километров в горячие дни уборки. А сейчас пара машин каждый день забирала колоски, оброненные комбайнами. Студенты на карачках прочёсывали стерню, подбирали стебли примятые, но не скошенные, отрывали и плотно набивали ими мешки. А на току стоял одинокий комбайн, специально приставленный молотить собранные студентами колоски. Всё собирали. До последней былинки. Совхоз был передовой и не допускал даже малейших потерь. А грузинским машинам, кроме этих двух, радостная выпала доля. На приколе стоять и ждать – пока их наездникам разрешат ехать домой. Потому двадцать восемь из тридцати шоферов гоняли балду. Целыми днями в карты резались, пили чачу и мотались вечерами в совхоз и райцентр на танцы. Больше занятий в этих краях не было. Да и этих хватало. А через десять дней после зачисления по традиции пригнали и дармовую рабсилу – первокурсников. Человек шестьдесят. Из них всего двадцать два парня. Остальные – юные городские барышни. Ещё глупенькие, смешливые, красивые и счастливые семнадцатилетние взрослые люди. Студенты, уважаемая советским народом совсем крошечная каста, допущенная к познанию наук.

– Ты сэчас молчи, да! – сказал один из парней. – Плохая ведош себе. Ламази гого! Красывый, говорю, дзэвучка, но глупый, вай!

Леха вылетел точно на цель. Голоса помогли безупречно. Того, который курил на ходу, он сбоку зацепил за плечо, развернул и перехватил согнутой правой рукой шею. А левой смог ухватить свою правую кисть и резко поднял невысокого парня, оторвал его от земли и прижал к груди. Шофёр мгновенно потерял сознание, обмяк и Лёха уронил его в грязь. Слышно было, что девушка тоже упала. Она перестала кричать, а в тишине Лёха ясно услышал дыхание второго и тяжелое движение ног по слякоти в его сторону. Он присел на корточки и когда хлюпанье грязи оказалось почти возле его лица – расставил руки и сел на одно колено. Второй шофер влетел в эту ловушку как рыба в сеть. Лёхе осталось только обхватить его ноги, подняться и оттолкнуть тело от себя. Шофёр плюхнулся спиной и, похоже, головой крепко приголубил грунт. По крайней мере, после единственного слова «анмо?» он затих и не слышал Лёхиного ответа:

– Кто, кто! Товарищ по работе! – простые грузинские слова и вопросы он понимал. В детской ещё компании был такой – Димка Коберидзе. Что их выгнало с родины в Казахстан, никто не знал и не спрашивал. Димка с удовольствием учил соседей грузинскому, а его все обучали русскому.

Лёха на ощупь нашел девушку, поднял её и повел к своим вагончикам. Довел до девичьего и сказал: – Иди. Завтра поговорим. Умойся и тихо ложись спать. Всё нормально. Не бойся. Я тут буду. Рядом.

Он позвал ещё с десяток своих ребят. Они час стояли возле вагончика с кирпичами, лежащими зачем-то стопкой слева от порога. Но никто не пришел. Кроме этих двоих остальные вернулись из совхоза с танцев далеко за полночь. Разбираться было не с кем. Двое пострадавших доползли до своих шконок и уснули мгновенно после неожиданного приключения и поллитра чачи.

А вот утром начались разборки. Часов в семь маленькое окошко вагончика, где жили парни, задрожало от сильного стука. Но стекло выдержало.

– Генацвале, вай! Я твой мама имел, ткха! Ну, а не козёл если, давай, выходи шамором, да!

Лёха вышел один, но за ним в трусах и майках выпрыгнули из узкой двери ещё пятнадцать ребят. У кого-то вилки в руках, кто-то перочинные ножики взял с собой и раскрыл на улице. Остальные подобрали кирпичи вчерашние. Шофера тоже не с пустыми руками пришли. С монтировками в основном.

– Кто? – коротко спросил парень постарше с большими черными усами и синеватыми от бритья щеками и подбородком.

– А сам угадай, – подошел к нему вплотную Вадик Бекман, стокилограммовый кусок мышц. Борец вольник.

– Угадай – не угадай! Зачем игрушка играешь? – усатый выразительно постучал себя монтировкой по лодыжке.

– А что было-то? – подошел к Вадику Лёха.

– Наших мэгобари, ну это – друзьёв наших кто ночью бил? Дзалиан мцкенс!

– Обидно тебе, говоришь? – Лёха прошел мимо него в толпу. Человек двадцать пришло. – Чего-то я не вижу тут побитых. Сколько их было? Пять, десять?

– Два был. Мало тэбэ, генацвале? – старший пошел за Лёхой.

– Пусть руки поднимут.

– Тквентан тховна маквс! Делайте, что слышали! – усатый подошел к двум, рядом стоявшим невысоким шоферам и сам поднял их руки выше своей головы.

– Ты сам видишь – где у них фингалы под глазами, царапины, синяки, зубы выбитые? – Вадик засмеялся и присел на корточки. – Они целее тебя, генацвале. У тебя вон ссадина на шее. А у них всё гладко, да?

– А за что били твоих? Хорошие с виду парни, – Лёха продолжал в упор смотреть на старшего. – И кто бил? Пусть покажут на них пальцами.

– Нэ помним мы, вай! – тускло сказал один из неудачливых насильников. – Ночь был, руку свою не видишь. Как могли запомнить? Чачу пили сперва, пианый были, вай!

Лёха засмеялся.