- Я ничего такого не планировал, Ромео, - слукавил он, - я задал тебе конкретный вопрос. Что будет, если окажется, что она голдигерша?
- То же, что и со всеми до неё, - ответил я уверенно.
Почему-то верил, что Алёна не такая, не похожая на мою мать, не похожая на алчных девиц, которые гнались за мной, а точнее, за моими деньгами. Хотя я её почти не знал, но что-то чистое чувствовалось в ней, и казалось, если я сам к ней прикоснусь, то запачкаю.
Пожалуй, первое и до сих пор самое большое разочарование в моей жизни случилось в день, когда я узнал, что моя мамаша, после того как удрала от нас, вышла через некоторое время на связь с отцом чтобы предложить ему за определенную цену продолжать выполнять свои материнские обязанности. Я любил её, той безграничной любовью, которую может испытывать только ребенок. Не понимая тогда, что она ничем не заслужила от меня этого чувства.
Отец её тоже любил. Фанатично. Я помнил, хотя был тогда совсем мелким, как он по ней страдал. Она выматывала его, выпивала до самого дна, а он кайфовал от этих больных отношений, потому что до нее ни одна баба себе такого не позволяла. Собственно, в этом он признался мне в один из вечеров, когда был сильно пьян, запивая Макалланом свою боль. Он говорил, что я похож на неё, такой же психопат, не способный испытывать настоящих чувств и эмоций. Может быть в какой-то степени он и был прав. В день, когда я стал свидетелем их разговора обо мне, точнее за их торгом о стоимости одной встречи со мной, мне кажется, я навсегда утратил какую-то часть человечности в себе. Мать выбила хорошую сумму, да вот я не собирался с ней больше видеться.
Моя бесчувственность лишь с Алёной давала трещину, непостижимым образом одно её молчаливое присутствие рождало во мне эмоции, которых я ранее не испытывал. Её упрямство, бесило, её способность сжать свои чувства в кулак раздражала, её серьезный прямой взгляд пробирал до костей, а маленький рот, который никогда при мне не изгибался в улыбке, вызывал больше всего вопросов. Как звучит её смех? Какие на вкус её губы?
Нет, я не был в неё влюблен, по отцу знал, что влюбленный мужчина больше себе уже не принадлежит, поэтому я никогда не планировал заболеть этой холерой.
И мне не хотелось давать себе ответ на вопрос, почему, когда я видел, как она еле передвигает здоровую ногу после занятий с физиотерапевтом, бледная словно утопленница садится ко мне в машину, моё сердце болезненно сжимается. В один из дней, мне захотелось понять, после каких пыток, она еле живая, поэтому, высадив её, вместо того чтобы ехать на предприятие, я дождался, когда она зайдет в здание, выждал некоторое время и направился к кабинету реабилитации.
Я увидел её через окно в двери. Она лежала в странной скрюченной позе на мате и вытирала тыльной рукой слезы с бледных щек. Лишь усилием воли я переборол в себе желание переступить порог и не ударить врача. Не знаю, что он с ней делал, но ей было очень больно. Дождался, когда через час врач вышел из кабинета, поймал его, чтобы расспросить о девушке.
- Разработка достаточно болезненное мероприятие, а Комар очень настойчиво просит давать ей максимально допустимую нагрузку, - нехотя пояснил врач.
Я смотрел на него сжимая кулаки, опасаясь, что не сдержусь и заеду по его равнодушной физиономии.
Но лишь сжал зубы и вновь спросил:
- Но ей же больно, она плачет, так же не должно быть?!
Врач пожал плечами:
- Иначе прогресса может не быть, она это знает.
Я вновь обернулся к окну, продолжив наблюдать за Аленой, потеряв к доктору всякий интерес.
Она раз за разом через боль, переступала через себя и продолжала занятие. Я-то думал, почему она проводит тут по полдня. Было предположение о том, вдруг ей понравился какой-то парень здесь, но казалось, что Алену вообще ничего кроме восстановления не волнует.
Забыв про работу, сел на скамейку в холле, дожидаться её, не в силах больше смотреть как она мучается. Хотелось с ней поговорить, но что я мог ей сказать? Спросить, зачем она так мучается? Убьет на месте взглядом.
Вот она выходит, краше в гроб кладут, на лбу испарина, губы искусаны. Меня бы и не заметила, не поднимись я со своего места. Бросила остекленевший от боли взгляд и прошла дальше на костылях, пока не дошла к выходу и не прислонилась к кирпичной стене, жадно глотая свежий воздух.
Рядом с этой сильной девочкой, все мои проблемы казались такой ерундой, как и вся моя жизнь до той ужасной встречи.
- Скажи мне что-нибудь, Алена, скажи, что я могу сделать для тебя? - прислонившись к стене рядом, задал я вопрос не ожидая услышать на него ответ.
- Просто не рождайся никогда.
Я задавал этот вопрос не для того, чтобы услышать на него реальный ответ, не потому что он меня не волновал, а потому что потерял надежду, что когда-нибудь она решит снизойти до разговора со мной.
Несмотря на всю ненависть, сквозившую в её голосе, я вдруг почувствовал надежду, что когда-нибудь стена отчуждения падет.