Я тебя ненавижу

Безразлично пожимаю плечами, сам уже не понимая, почему решил разделить внимание Алёны с другими людьми, которые в данный момент мне не были интересны.

– Твой косяк, Самгин, – пригубив дешёвый виски, бросает обвинение Макс, который даже не обратил внимания на блондинку, когда та уже вернулась на своё место рядом с ним, – а почему бы тебе тогда не разрешить провести один вечер с твоей гимнасткой?

Я каменею, читая в глазах Макса напоминание о нашем не столь далёком прошлом, и думаю, что, если он совершит тот же косяк, что и мой сводный братец, придётся его убить. Ножом для салата, что сейчас лежит на столе рядом с моей рукой.

Впрочем, моя вина тоже была, не ответь я утвердительно тогда на его вопрос, молчал бы сейчас в трубочку, а так он, видимо, решил, что я сам не прочь избавиться от Алёны. Иного оправдания поступку товарища не находил.

– Я тебе не гимнастка, у меня имя есть, – показывает зубки Алёна, пока я сдерживаю себя от убийства близкого друга, и поворачивается ко мне, – у тебя все друзья такие?

– Не суди по мне о моих друзьях, у Иуды друзья были безупречными, – прижимаю её к себе ближе, вспоминая Валери.

Весь вечер насмарку. Бросаю деньги на стол, рассчитываясь за нашу компанию.

– С тобой, Макс, мы ещё поговорим.

Алёна попрощалась с одногруппницей, которая была сбита с толку всем происходящим и явно задета последним комментарием Макса. План Алёны точно не удался.

Макс нагнал нас, когда мы уже подошли к моей машине.

– Ну чего ты, Самгин, – начал он, запыхавшись, еле ворочая языком – что она, лучше других твоих тёлок, что ли, которых мы вдвоём, а?

Оборачиваюсь на Алёну, слушающую всё это широко распахнув глаза, такое в её картину мира явно не умещается. А для меня, уже успевшего пресытиться женским вниманием, подобное было в порядке вещей. Тру переносицу, прикрыв глаза, чтобы только не врезать Максу, не понимая, какого хера на него нашло.

– Убирайся, Макс, пока можешь, – смотрю в его глаза, покрасневшие от напряжения и алкоголя, – или я помогу.

Макс внял моим словам и направился к Олесе, должно быть решив, что нечего добру пропадать.

Поворачиваюсь к своей девушке, уже не зная, моя ли она ещё, чувствуя усталость оттого, что, должно быть, снова придётся искать, бежать, нагонять её.

– Снова исчезнешь? – рассматриваю её, стоящую на морозе, в шапочке с помпоном и терзаемыми ветром рыжими волосами. Она смотрит куда-то на носки ботинок, не поднимая на меня взгляда, и я понятия не имею, что там в этой голове творится.

Взмахивает ресницами, прожигая пронзительными голубыми глазами, и я замираю, как смертник в ожидании казни. Но она подходит, сама, медленно.

– Клим, – забирается ледяными руками под мою одежду, к обнажённой коже, выбивая воздух из лёгких, и смотрит совсем не кажущимися сейчас невинными глазами, – а теперь представь, что ты такое только что обо мне узнал.

Её руки холодные, но прикосновения к моей коже оставляют ожоги, обращаю лицо к небу и падающему с него снегу, чувствуя жар.

– Убил бы тебя, – отвечаю со всей серьёзностью, возвращая взгляд к её лицу.

Она улыбается, сбивая меня с толку.

– Хорошо, тогда знай, что я поступлю так же, если ты мне когда-нибудь изменишь. Тебя. Её. Их.

– Опасная девочка, – улыбаюсь я, выдыхая напряжение.

– Просто расскажи о себе, чтобы очередной твой «друг» или «брат» не раскрывали мне глаза на тебя, – Алёна произносит это, прижимаясь щекой к моей груди, и я понимаю, что она права, но внутри грызут сомнения, что не примет, оттолкнёт меня моя чистая девочка.

17.

Алёна

Спустя неделю, когда наконец Данилевский вернулся из своей поездки в Москву, он устроил мне прогон по всем элементам, которые я умела исполнять, проверяя остатки моих способностей, изматывая до потери сознания, и только слова моего действующего тренера были способны остановить его. Он будто нарочно хотел показать, что я не потяну его, не справлюсь, хотя над Настей так не измывался.

К вечеру, когда я была готова лечь на мат и вырубиться от усталости, он тоном, не терпящим возражений, велел пройти в тренерскую для разговора тет-а-тет. Таисия Андреевна очень хотела присутствовать при нём, но Данилевский не позволил.

– Алёна, нам предстоит очень много работы, – начал он, когда я наслаждалась твёрдой поверхностью стула под собой, мышцы так сильно ныли, что я практически перестала ощущать своё тело, – но мне нужно понимание, что, если я соглашусь с тобой работать, мои старания и моё время не пропадут даром.

Я удивлённо на него посмотрела, ожидая продолжения.

– Мне нужно, чтобы ты ответила только на один мой вопрос, от твоего ответа зависит, буду ли я тебя тренировать или нет.

– Хорошо, – мой язык почти не двигался во рту, и звук голоса кажется странным, шершавым, как стёртые ладони.

– Ты готова пойти на всё ради золота Олимпийских игр?

Я тут же киваю, но он продолжает, не давая мне сказать «да»: