Я связал себе жизнь…

– Что интересно Александр, многие дети и я в том числе, которые потеряли родителей, прошли детские дома, нечеловеческие лишения, были по большому счёту так несчастны, что, сцепив зубы, не смотря на повсеместное унижение, не сломались, не наплевали на свою жизнь, а выучились и стали достойными людьми своего общества. После освобождения, большинство лагерных мамок, на протяжении многих лет – даже после реабилитации, не любят и боятся говорить в кругу семьи, про сталинские лагеря. Прошло чуть более пяти лет после разоблачения культа личности Сталина и лозунг: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» скоренько заменили другим: «Всё лучшее – детям!». Но ничего не изменилось, мамки всё равно весьма неохотно отвечают на эти вопросы. Прошло много лет, и я впервые тебе всё это рассказываю.

У сестры появился смысл жизни и она, во что бы то не стало, решила выходить этого ребёнка, она упросила режимника, за эту индульгенцию ей пришлось провести с ним ночь, переписать ребёнка на неё, делились с ним последним куском пайки, делала «соски» – размоченный кусок хлеба заворачивала в марлю и совала ребёнку в рот, как могла подкармливала его до трёх лет и не давала его никому в обиду. А с появлением меня, я пользовалась у политических неким авторитетом, жизнь у неё стала более-менее сносной. Тётя Шура, трясущими руками, никак не могла прикурить папиросу, раз за разом спички ломались и не зажигались. По её глазам и по трясущим рукам я понял, что ей очень трудно и неприятно вспоминать об этом прошедшем кошмаре.

– Бывало, что в лагере сидели целые семьи, хотя обвинение в контрреволюционной деятельности был предъявлено только одному члену семьи.

– Как же так, – ведь дети за отца не отвечают, не это ли сказал ваш товарищ Сталин?

– Пацан наивный, в то время в нашей стране за отца отвечали все, начиная от сына, дочери, мамки, дедки, бабки, тётки, даже дворовый Тузик держал ответ, любой человек имеющий хоть малейшее родственное отношение к арестованному должен быть репрессирован. На каждую семью "врага народа" составляли формуляр со списком всех родственников до седьмого колена. – жён, детей, престарелых родителей, дядек и тёток, невзирая на преклонный возраст и даже тяжело больных. Жены арестовывались в первую очередь, если только она не оказывалась беременной, за ней следовали дети старше 14 лет. В лагерь прибывали и больные, и пожилые, и беременные, и женщины с грудными детьми – никаких исключений не должно было быть. Идеологическая мясорубка работала на всю катушку!

– Из-за вас и нам… член вашей морде, —проговорил я зло, – политическая статья – это страшно!

– Меня донимал долгое время другой вопрос, почему сестра не была освобождена по Ворошиловской амнистии, которая была в марте 1953-го года? Со мной-то понятно – я политический узник, и, как мы не ожидали долгожданной свободы, её так и не последовало, но она осуждённая по бытовой статье и должна была освободиться. Это долго оставалось для меня загадкой. При разговоре, сестра старательно обходила стороной годы военного периода, а ведь последний срок она отхватила в Киеве в мае 1941 года, за месяц до начала войны и скорее всего их не успели вывезти до сентября 1941 года, когда Киев вошли немецко-фашистские войска. Немцы в начале войны выпускали всех заключённых из тюрем, в надежде, что кто-то согласится на них работать, но потом просто расстреливали всех прямо в камерах.

– Где сейчас ваша сестра, опять на зоне?

– Нет, с прошлой жизнью благодаря мне она завязала, а живёт здесь неподалёку и о том, что она воровская "жучка" никто не знает, она сменила документы и у неё другое имя. Так вот, только осенью 1955 года, когда вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов из лагеря начали освобождать лиц, сотрудничавших с оккупантами в военный период, мне сразу стало понятно почему моя сестра старательно скрывала своё прошлое в военный период – она работала на немцев, то есть была пособником, а за это после войны судили очень строго. Подавленная этим неприятным известием я несколько дней не решалась поговорить с сестрой, но, в один из дней набралась храбрости и напрямую спросила, – Сестра, давай не придумывай ничего, а выкладывай начистоту, ты работала на немцев? Как могло такое произойти?