Он лежал возле алтаря. Окровавленные колонтарь и мисюрка валялись у его ног, грудь тяжело, с хрипами, поднималась - лежащий под Прозоровским ковёр полностью пропитался кровью. Я склонился над князем и заглянул ему в лицо. Его глаза спокойно смотрели на меня. Губы под седыми усами тронула слабая усмешка:
- Вот и свиделись, Степан Тимофеевич.
- Для тебя это не к добру, воевода! - я повернулся к казакам. Возьмитесь за ковёр и вытащите боярина на соборную площадь.
Всё повторялось, как когда-то в Яицком городке и Царицыне...
- Атаман! - окликнул Якушка Гаврилов. - Что делать с персами заперлись в башне?
- Пусть сидят, они пригодятся для обмена на наших полонянников.
Всех пленных поставили под высокой крепостной башней с плоской крышей под раскатом. Наступало утро - 25 июня...
Воевода Прозоровский сам поднялся на крышу, хватаясь окровавленными руками за узкие стены, оставляя на них красные следы своих ладоней.
- Ручки то, боярин, у тебя в крови!
- В моей крови! - тяжело отдуваясь, прохрипел воевода.
Мы остановились на краю раската и молча рассматривали друг друга. Лицо воеводы было измазано кровью, на лбу - следы гари. Седые волосы и борода растрёпаны - их мнёт и терзает налетевший с Волги сильный ветер. В глазах Ивана Семёновича нет страха - он уже свыкся с мыслью о смерти. Старик шумно дышит, жуёт бескровные белые губы, хмурится и даже не думает молить о пощаде. Ладони прижимает к груди, в которой что-то хрипло булькает. Серый кафтан на груди пропитался кровью, алые струйки которой бегут между пальцев воеводы. Он не выживет, даже если я его пощажу, но пощады ему не будет.
- Смерть воеводе! Смерть палачу! - взревела многоголосым криком соборная площадь.
Воевода покосился вниз:
- Радуются голодранцы - их время пришло, только недолго это время, Степан Разин, длиться будет! Что тянешь?
- Всему своё время - дай налюбоваться.
- Тешишься?
- Говорил тебе - не по плечу шубка!
Воевода едва заметно улыбнулся:
- Ничего, вор - ныне твоя взяла. Где дети? Детей не тронь!
- Прячутся. Ищут их. Старшенький твой, говорят, на стенах с саблей был.
- Детей не трожь! - голос старика дрогнул.
Я пожал плечами:
- Ты у людей проси, - я кивнул вниз, - нынче они хозяева в городе, как решат, так и будет.
- Что с братом, князем Михаилом?
- Убит.
Прозоровский перекрестился, его трясущаяся рука измазала кровью лоб.
- Ты ещё ответишь за свои злодейства! - с ненавистью произнёс старик.
- Сейчас тебе отвечать! - нахмурился я.
- Это перед тобой мне отвечать и перед твоими голодранцами? - князь отрицательно покачал головой. - Воры вы и государёвы преступники, а ответ мне не перед вами, а перед Богом сейчас держать!
- Вот-вот, расскажешь ему, как людей батогами потчевал, да в яму сажал, как ты сирот голодом морил и мзду с купчишек брал.
Воевода сплюнул кровью и отвернулся.
- Князь Львов взял мою сторону, - сказал я.
Старик презрительно передёрнул плечами и, не поворачиваясь, сказал:
- Не верю.
- Зря не веришь. Хочешь мне служить? Жизнь оставлю.
Воевода вновь взглянул на меня:
- Служить вору? Не будет этого - я в ответе перед земными и небесными владыками. Воровству служить не буду! - повторил старик и застонал, его лицо исказила гримаса боли, - Не получишь ты моё имя и меня не получишь! прохрипел старик и, неожиданно для меня, шагнул вперёд и беззвучно полетел вниз.
Я услышал глухое падение тела и наполнивший скованную тишиной соборную площадь изумлённый выдох толпы:
- Ох!!!
Я отступил к лестнице и стал спускаться вниз. Упрямый старик, сам выбрал себе смерть... Но и ты бы меня не пощадил, попади я к тебе в руки!
Соборная площадь встретила меня настороженным молчанием. Я посмотрел на мёртвое тело Прозоровского - воевода широко раскинул руки, обнимая растущее под ним кровавое озеро. Пленные с расширенными от ужаса глазами жались к крепостной стене. Наткнувшись на их бледные, наполненные страхом глаза, я закричал:
- Рубите их, злодеев - нечего всех на раскаты таскать!
Толпа на площади безумно закричала и бросилась к пленным...
* * *
В который уже раз я очнулся на мокром земляном полу, надо мной плыл голос читающего дьяка:
- А что было иноземцев, немцев и жидов - и тех порубили и побили. И всего казаки и астраханские жители казнили смертью шестьдесят восемь человек, а на приступе погибло от пуль, сабель и колья четыреста сорок один человек.
- Убивец, душегуб! - зашумели, зпричитали бояре.
- Детей малых воеводы Ивана Семёновича велел над воротами на крючьях подвесить!
- Бить его! Нещадно бить! Бить! - ревели, требовали бояре и гневно стучали в пол посохами.
Но в это время на допрос пожаловал сам великий государь, царь Алексей Михайлович, сопровождаемый князем Одоевским.
* * *