Я стану Алиеной

— Успокойся, — сказал Оливер. — Ты же видел — сокровища мы не ищем, а всю колдовскую дрянь в огонь побросали.

Селия промолчала.

Топас сжал руки:

— Не ходите туда! Вы же хорошие люди, а место там дурное… страшное место… Поехали со мной, а? Я вас в тамошнее отделение торгового дома пристрою, вы же грамотные, наверное? А по весне вернулись бы в Фораннан… морем… я бы про вас хозяину рассказал, как вы, жизнью рискуя, его достояние спасали… — Голос его постепенно сошел на нет, очевидно, ничего более привлекательного он придумать не мог.

— Ты поезжай себе, Топас, — сказала Селия. — Ноги — они заживут. А в спину я через день стреляю, не чаще…

Оливера не обманывало легкомыслие ее тона.

Более Топас ничего на этот счет не сказал и хлеб из сумки выложил, но тем жестом, каким его в поминальный день выкладывают на могильную плиту.

Когда Оливер помогал ему усаживаться в телегу, (все его имущество сгрузили в одну, вторую пришлось здесь же бросить), приказчик неожиданно вспылил:

— Я к вам, дурням, по-хорошему, а вы… Всему же есть границы! Может, думаете, я от благодарности вслед за вами потащусь — так нет же!

«А тебе бы никто и не позволил», — хотел сказать Оливер, но почему-то промолчал и стегнул впряженного в телегу пегого мерина.

Негромко постукивали копыта — земля была еще мягкой после дождя, — и Топас покатил вперед вместе со своим табуном.

Селия не встала проводить Топаса, так и осталась сидеть на обочине. По ее омрачившемуся лицу Оливер решил, что она думает об ожидающей ее в недалеком будущем судьбе, однако она произнесла нечто совсем другое:

— А ведь Хакона тоже мы убили. Точнее, я. Если бы не наша писанина… если бы не моя шуточка с картой…

— Не терзай себя. Эта банда давно уже была одержима поисками сокровищ Открывателей… еще до встречи с нами… а каратели бы все равно согнали их с места. Они могли двинуться в любом направлении, но поступали бы точно так же и вместо Хакона был бы кто-то другой.

А ведь раньше бы он так не сказал, подумал Оливер. Он изменился, стал холоднее и жестче. Или он всю жизнь притворялся добрым, так же, как Селия притворилась злой и жестокой? Чтобы избавиться от этой мысли, он быстро добавил:

— Если кто-то и виноват во всем, так это Вальтарий, который на нас навел…

— А Вальтария-то не было среди убитых.

— Заметил. Так что мы с ним еще встретимся.

— Возможно… — протянула она и смолкла. После продолжительного молчания спросила: — И что ты думаешь?

— О чем?

— О чем? Как будто ты не знаешь? Будто не слышал, что Сломанный мост неподалеку! И я с пути не сверну! Но у тебя, черт побери, тоже есть право высказаться! Ты не просто мой спутник, как бы ты ни старался меня в этом убедить, ты свободный человек!

— Это так. И я считаю, что задерживаться не стоит. Это как с хирургической операцией: не вскроешь вовремя — загноится. — То, что он говорил, полностью противоречило его истинным чувствам, но он не видел иного способа успокоить ее. И способ этот подействовал.

— И все-то ты врешь… тихий мальчик… нас ведь обоих страшненькими назвали… но верно — затягивать не надо. Едем.

И они поехали — не ринулись вскачь, как можно было предположить. Ехали шагом, молча, под ветром плоскогорья.

К вечеру добрались до упомянутого Топасом ручья, где и заночевали. По-прежнему не разговаривали, и это было очень тяжело. Конечно, не в первый раз Селия замыкалась в себе, но сегодня… Он не верил — не хотел верить, что это, возможно, их последний вечер, но она в это верила несомненно. И он чувствовал, что ее стремление к желанной цели не столь непоколебимо, как она тщится доказать, и молчит она именно потому, что любое слово в их разговоре может стать неожиданным препятствием на пути. Поэтому все, что она сказала, это:

— Сторожим по очереди. Как вчера. Я — первая.

Как будто ничего не случилось. И не должно было случиться.

Поутру она долго, тщательно, даже истово умывалась. Но Оливер не рискнул пошутить насчет «богоугодного дела». Наоборот, умылся сам, а потом побрился. Может, они все же неосознанно тянули время? Иди вполне осознанно? Оставалось надеяться, что Топас, человек, безусловно, суеверный и приверженный, слухам, что-то напутал, указал неверное направление. Но Топаса не зря держали на службе в таком солидном торговом доме. Ничего он не напутал. Вскоре они въехали в дубовую рощу. Она была старой, очень старой, судя по толщине стволов, вздымавшихся в сырое небо. Неба, впрочем, не было видно — дубы не осыпали листья на зиму, а золотистые кроны смыкались в купол, которому предстояло продержаться до весны. Из-за странного преломления блеклых солнечных лучей, падающих вдоль темных стволов-колонн, и дурманящего запаха прелых листьев прошлых, позапрошлых и прочих годов, еще не успевших превратиться в перегной, возникало некое кощунственное чувство, будто они верхами въехали в собор.

Селия ссутулилась в седле, заметно выехала вперед, и Оливер не мог видеть ее лица.