Я стану Алиеной

— А если на нас нападут, то и твой хваленый арбалет не поможет. Он, поди, и под сиденьем размок!

— Не поможет, — произнесла она. Струи дождя текли по ее лицу, волосы залепляли лоб. — Не поможет…

Постепенно ветер начал стихать, но дождь не унимался. Нельзя сказать, чтоб это производило столь уж удручающее впечатление. Пропыленные сады и рощи на окраинах Старого Реута приобрели вид свежий и умытый. Дети на улицах шлепали по лужам и с упоением гоняли тощих бродячих собак.

По возвращении Оливер сдал Селию на руки кудахтающей Морин, наказав немедленно переодеться в сухое и лечь в постель, — а то, не дай Бог, и в самом деле заболеет, много ли надо в ее положении? Сам же задержался, чтобы позаботиться о лошадях, — они были заемные, а ссориться с дядей — никакой охоты. Только после этого он умылся и переоделся.

Дождь длился до вечера и прекратился, когда уже начало темнеть. В это время зашел Лукман — еще один чиновник с таможни, сплетник необыкновенный — узнать, как дела, а заодно и поведать новости. В заливе сегодня был сильный шторм, рыбацкие суда, стоящие на приколе, порядком потрепало. Но в порту больше болтают о другом. Тримейнскую галеру понесло ветром прямо на Клыки. Моряки там, хвала Господу, были опытные и удалось выгрести, только днище о камни побило, да волна была так сильна, что за борт перехлестывало. Товар испорчен крепко, а корабль императорского флота, отдуваться кормчему придется — тому самому, что галеру от верной гибели спас, а у него и так убытки — двое гребцов-кандальников захлебнулись… Ну да ладно, спишут убытки, всегда найдется, на кого.

— Значит, два человека в грозу все-таки погибли, — сказала Селия, когда Лукман ушел.

— Думаешь, эти галерники были худшими грешниками, чем мы с тобой?

— Может, и были. Разве это важно? Двоим предстояло сегодня умереть, и они умерли. А кто и как безразлично.

— Что за мысли в свадебный вечер!

— Свадьба и похороны — они всегда рядом. Так же, как смерть и рождение. И потому нечего бояться. Так было всегда.

— Я и не боюсь. Кстати, этой галере действительно повезло. Корабль несло на Клыки, и он не разбился — на моей памяти такое в первый раз. Будем считать это удачным знамением.

— Ты по-прежнему веришь в судьбу… Надо полагать, церковь Святого Калгака не сгорела, раз жертва была принесена в другом месте.

— С чего ты вдруг заговорила как язычница?

— Разве наша вера исключает понятие жертвы? И довольно об этом. Ты, как всегда, прав — ни к чему разводить богословский диспут. Ни в свадебный вечер и ни в какой иной.

В конце того лета много говорили об убийстве ландграфа Роуэна, заколотого в собственной спальне при обстоятельствах, о которых в присутствии женщин и детей предпочитали умалчивать. Вскоре, однако, по обвинению в пособничестве убийцам, а то и в прямом их найме были арестованы жена и сын ландграфа и под стражей препровождены в Скель — сухопутно, ибо начинались уже страшные в этих краях осенние шторма.

— Они даже не отпирались, — рассказывал Луций Груох Оливеру, вернувшись из магистрата. — Будь на их месте кто попроще, сразу бы головы долой или, по крайности, удовольствовались судом в Старом Реуте. А так нет — повезли в Скель, хорошо еще, что не в самый Тримейн, чтобы провести все надлежащим образом — дознание там, разбирательство, и только после этого — на плаху.

— Почему вы так уверены, что их осудят? Могут и помиловать. Я не говорю — оправдать, но помиловать? В честь тезоименитства императора или в церковный праздник — День святого Михаила, например. Почему нет? О преступлениях ландграфа слышала вся провинция.

— Конечно осудят. Они же сознались. И какое преступление может быть страшнее убийства мужа и отца? Какой пример был бы, если такое оставлять безнаказанным!

На другом конце комнаты Тимандра терзала Селию вопросами об имени будущего ребенка. Та кротко отвечала, что по обоюдному согласию с мужем они решили, что, буде родится мальчик, назвать его в честь покойного отца Оливера — Бенедиктом, то бишь благословенным, а если девочка — именем матери Селии, Армгарда.

— Какое странное имя! — вздыхала Тимандра. — Хотя, разумеется, там, на Севере…

— Ну уж ежели речь пошла о дурных примерах, то что за пример для нашего дворянства, когда с женщиной и отроком благородного происхождения обращаются хуже, чем с собаками? А он помыкал ими точно так же, как челядью.

— Люди скажут — он был в своем праве. Будь уверен, послушай опытного человека. Правда, сугубо между нами — пусть я считаю, что семью и слуг содержать надо в строгости, этого я никогда не понимал. Ну пей, ну гуляй, ну охоться, на то ты и мужчина… если не брать в счет, что мужчине пристало спать все-таки с женщинами… Я даже могу понять, когда грабят — преумножают богатство, так сказать. Но ведь покойный дурил без всяких границ, без всякой выгоды, и, по-моему, даже без удовольствия. Как по обязанности.

— Быть может, он стремился к совершенству, — сказала Селия.