Я спас СССР. Том III

– Ну… не такой уж я и знаток светских манер и столового этикета, – пытаюсь я скромно принизить свой уровень воспитания.

– Дело не в этих знаниях.

– А в чем тогда?

– В той уверенности, с которой вы держитесь в общении с людьми, – задумчиво смотрит на меня Ирина Карловна. – И очень правильной речи. Если бы меня, например, спросили, откуда вы родом, я бы уверенно сказала: из Москвы. Заметьте – не из Ленинграда, не из другого крупного города. Вы ведете себя так, словно родились и всю жизнь прожили в центре. Где-нибудь на Чистых прудах или… на Арбате.

Внутри у меня все холодеет. Считал себя самым умным, дурак старый?! Не захотел расставаться с прежними привычками и ущемлять себя ни в чем? А ничего, что ты весь теперь на виду? Сегодня твои столичные замашки заинтересовали Ирину Карловну, а завтра кого заставят задуматься?

– Спасибо за комплимент! – вымученно улыбаюсь я, заполошно соображая, как же теперь мне выкрутиться. – А секрет мой прост. Знаете, есть такая порода людей, которая очень быстро приноравливается к любой среде, в которую она попадает. Наверное, я из их числа.

– Возможно… – продолжает пристально разглядывать меня Герцогиня. – Вы действительно, Алексей, схватываете все на лету. Есть у вас эдакая живость ума. А что у вас в университете?

– Я отличник. – И скромно так глаза вниз, чтобы умная тетка не заметила в них победного блеска.

– Тогда это действительно все объясняет, – делает наконец Ирина Карловна нужный мне вывод. – И, кстати, об этикете. Раз у нас зашла об этом речь, сейчас мы им и займемся. Поговорим о том, как на английском называются предметы сервировки стола.

Я тихо выдыхаю. Да уж, Ирина Карловна, давайте лучше займемся столовым этикетом!

* * *

– …Рус, а ты куда делся-то? – встречает меня Лева на пороге редакции. – Машина стоит на стоянке, а тебя нет.

Что за день такой, каждый норовит меня ткнуть носом в мои промахи! Разведчик хренов… Вот по машине меня и вычислят. Спешу выкрутиться:

– Есть захотел, бегал на Пятницкую в пельменную пообедать.

Почти не вру. Кроме пельменей все остальное – чистая правда. Ирина Карловна решила перевести наше занятие в практическую плоскость, и мы действительно с ней пообедали, изучая «застольную» лексику и столовый этикет на деле.

– А чего в столовку местную не пошел? Отец говорит, что здесь прилично кормят.

– Не знаю, не сообразил, наверное, и пельменей что-то захотелось.

Мои объяснения Леву устраивают, тема закрыта. Но где и как парковать машину – повод задуматься.

– А я тебе человека привез!

– Какого еще человека?

– Режиссер из Кирова объявился, хочет поговорить насчет наших пьес. Но мы с Димоном не стали с ним без тебя ничего обсуждать, привезли его сюда.

– Ну, пойдем поговорим. Посмотрим, что там за режиссер…

В одном из кабинетов редакции нас ждет франтоватый дядька средних лет – худощавый, с длинным вытянутым лицом и черными набриолиненными волосами. В немного старомодном костюме-тройке и шейном платке вместо галстука. Пижон из старомодных. Здороваемся, представляемся друг другу. Сергей Евсеевич Ларинский сразу берет быка за рога:

– Алексей, мы прочитали все три ваши пьесы. Надо признать, что они очень неплохи для студентов. И мы даже готовы взять их в свой репертуар. Но есть ряд серьезных замечаний. Пьесы нуждаются в доработке.

Так вот в чем дело. Пьесы Шатрова тебе плохи оказались? Ну-ну…

– А можно поконкретнее? Что именно вас не устраивает?

Ларинский с готовностью достает из портфеля все три экземпляра. Они уже немного потрепаны, видно, что с ними усердно поработали. Начинаю их просматривать. Печатные страницы густо испещрены пометками, сделанными красным карандашом. Но даже с первого взгляда понятно, что все эти придирки выеденного яйца не стоят – переставили сцены местами, что-то вычеркнули, что-то вставили. Все ясно, товарищ просто решил поучаствовать в процессе и разделить всю славу с тремя студентами. Ага… а заодно и их гонорар. Нашел, блин, олухов!.. А это, между прочим, несколько тысяч рублей.

Добросовестно пролистываю все три рукописи, не проронив при этом ни слова. Упорно держу мхатовскую паузу. И Ларинского это начинает напрягать. Он не понимает моей реакции. Видимо, посмотрев на Леву и Димона, решил, что ему не составит большого труда уломать нас на поправки. Мы же в его представлении должны прыгать от радости, как же – наши пьесы в театре ставить собираются! Наконец, досмотрев, закрываю последнюю страницу и возвращаю рукописи режиссеру.

– Нет.

– Что… нет? – растерянно спрашивает Ларинский.

– На все говорю: «нет». Никаких переделок не будет. Или вы ставите пьесы в том виде, в каком они есть, или мы прощаемся.

– Но вы же ничего не смыслите в театральном деле!

– А это неважно. Наши произведения прочитала Екатерина Алексеевна. Все три пьесы похвалила и одобрила лично. И все три переданы ею в Отдел драматургии Министерства культуры. Через пару дней мы получим окончательное одобрение, и они пойдут в работу по всей стране. Так что вся ваша корректура, увы, была проделана напрасно – после Главлита там никому ничего менять не разрешат.