Я - снайпер Рейха

Через несколько дней, за которые полк смог только частично восстановить свои защитные сооружения, на немецких стрелков снова обрушился удар в полную силу нового наступления русских. И это опять означало безжалостную борьбу за выживание. Несмотря на редкие немецкие успехи и контратаки, численное превосходство русских вскоре дало знать о себе, и солдатам Вермахта под их напором пришлось оставлять позиции. Тем не менее захват немецких позиций был крайне бессистемным, и линия фронта постоянно колебалась, пока не дошло до того, что вообще не стало какой бы то ни было определенной линии фронта. Связь между немецкими частями была перерезана. Результаты боев стали неясны, и каждая часть, казалось, сражалась за саму себя. С психологической точки зрения, это была уникальная ситуация, в которой нестабильность фронта, огромное давление кровопролитных боев и постоянный страх быть отрезанным создавали огромный риск начала паники. Однако беспорядочное бегство привело бы немецкие войска к катастрофе и уничтожению, поскольку тогда враг смог бы продвигаться вперед, не встречая сколь-либо серьезного сопротивления, и целые части Вермахта оказались бы истреблены. Тем самым немецкая армия понесла бы колоссальные потери в бойцах и матчасти.

В то же время паника — это нечто глубоко человеческое. Она заложена в инстинктах и является последней возможностью спасти себя от опасности. Однако при этом паника означает отказ от организованного и сплоченного сопротивления и, по сути, кладет конец существованию военной части как таковой. И если паника охватывает основную массу бойцов, то остановить ее уже невозможно. В этом случае необходима почти сверхчеловеческая воля, чтобы остаться твердым и контролировать свое желание обратиться в бегство. Теперь, после двух дней непрекра-щающихся боев, которые завершались рукопашными схватками с использованием лопат и винтовочных прикладов, первые признаки паники появились и среди горных стрелков. Отдельные солдаты думали о том, чтобы сбежать с передовой, и некоторые из них, поддавшись отчаянию, действительно так поступали.

Как только панические настроения начали нарастать, офицеры и сержанты принялись усиленно бороться с ними, подавая своими собственными действиями яркие примеры мужества и воли к борьбе. Они могли предотвратить распад своей части, только руководя с передовой и сражаясь плечом к плечу со своими бойцами. В 3-й горнострелковой дивизии подобный стиль руководства был частью ее боевого характера, и это обеспечило ее выживание как сплоченного формирования до самого последнего дня войны.

Но вернемся ко мне. Среди кровавой бойни, я, завороженный ужасом происходящего, смотрел, как двое русских запрыгнули в соседний окоп, где в этот момент находилось несколько моих товарищей. Немецкие стрелки казались парализованными страхом. Но один из них все-таки инстинктивно бросился с лопатой в руках на одного из русских и рассек ему лицо. Однако другой русский мастерски владел штыком. С кошачьей плавностью движений он парировал каждую атаку оставшихся шестерых немецких солдат. Я рвался помочь своим товарищам, тщетно ища возможность точно выстрелить в клубок бойцов, схватившихся в рукопашной. Мне оставалось только смотреть, как один за другим мои товарищи были заколоты насмерть. Казалось, сама судьба отдала их на откуп мастерству и безжалостной решимости русского. Вместо того чтобы наброситься на него всем сразу, мои товарищи позволили прикончить себя по одному. Они действовали так, словно потеряли надежду выжить. И это продолжалось, пока русский не сбил с ног самого последнего стрелка и замахнулся, чтобы убить его, но я сумел остановить советского солдата метким выстрелом. Выживший немецкий боец, не до конца веря в реальность происходящего, смотрел вверх, когда прямо перед ним пуля разворотила лицо противника. Осколки костей и обрывки тканей забрызгали моего товарища, его лицо и униформу. В этот момент к нему вернулась воля к жизни, пробужденная неожиданным спасением. Выскочив из траншеи, немецкий стрелок пополз в окоп ко мне.