Я - снайпер Рейха

Чтобы заглушить крики Алоиса, ему заткнули рот кляпом. Его мучители явно полагали, что зрелище его страданий заставит других пленных выдать им необходимую информацию. Однако продолжение допроса не принесло русским ожидаемых результатов, даже когда пальцы на левой руке Алоиса также были разбиты. Он со стонами катался по грязи, пока допрос его товарищей продолжался. Я тем временем соорудил упор для своего карабина и занял огневую позицию. Я был готов стрелять, но все еще надеялся, что русские прекратят пытать своих жертв и отпустят их из плена. Однако, как выяснилось, мои надежды были напрасны.

Я был неожиданно поражен, заметив, что русский с пистолетом вдруг разорвал куртку и рванул брюки Алоиса так, что в сумерках стал ярко заметен его белый, бледный живот. Русский выхватил складной нож у себя из-под куртки, разложил его и с угрозой провел лезвием перед лицами остальных немецких пехотинцев, стоявших на земле на коленях. Он заорал на них, и румынский переводчик, дико жестикулируя, что-то быстро заговорил ему, но в конце концов покорно пожал плечами. Тогда русский повернулся к Алоису и резким движением разрезал его живот ниже пупка, погрузил руку в рану и вырвал наружу около метра его кишок. Алоис в агонии застонал так, что это было отчетливо слышно, несмотря на кляп у него во рту.

Я привык видеть ужасные вещи на этой войне, но подобное было выше моих сил. Мое сердце забилось столь бешено, что мне казалось: оно разорвется. Бессильная ярость переполняла меня. Было пора действовать. Жестокость русского поразила даже румынского переводчика, который неожиданно достал свой пистолет и прекратил страдания Алоиса двумя стремительными выстрелами в голову. Ситуация была предельно накалена. Оба русских теперь держали оружие наготове. Они и румыны орали и угрожали друг другу. Русский палач навел свой пистолет на переводчика, а потом вдруг перевел его на стоявших на коленях пленных и выстрелил в лицо первому из них. Брызги крови и тканей вырвались из затылка пехотинца. На несколько секунд он застыл, подобно статуе, а потом рухнул к ногам своих товарищей.

Ко мне тут же вернулось хладнокровие. Ярость пробудила мои охотничьи инстинкты. Русский уже был в перекрестье моего прицела. Короткий вздох, концентрация, и мой палец лег на спусковой крючок и надавил на него. Пуля пронзила грудь палача, и он, будто под ударом стального кулака, рухнул на землю. Я снова был наготове, как только первый враг оказался на земле. Второй русский стал жертвой следующей пули. Румынский переводчик мгновенно осознал, что произошло, и одним прыжком подскочил к стене туалета: он тут же сиганул в дыру, наполненную дерьмом, так что во все стороны полетели брызги. Двое оставшихся румын начали беспорядочно палить во все стороны, но ни одна из их пуль не пролетела даже рядом со мной. Мой третий выстрел положил одного из них у стены туалета. К этому времени весь румынский лагерь возбужденно загудел. Измазанный дерьмом с головы до ног переводчик выскочил из туалета. Первые пулеметы открыли огонь по лесу. Град пуль, выпущенных ими, прошел в опасной близости от меня. Я не мог помочь уцелевшим немецким стрелкам. Мне нужно было уходить как можно быстрее, чтобы предупредить своих товарищей. Словно привидение, я исчез в лесу.

Когда я достиг позиций горных стрелков, там уже разгоралась лихорадочная деятельность. Я незамедлительно направился к капитану Клоссу и в коротких фразах доложил об увиденном. Хотя я опустил детали, Клосс смог представить, что произошло.

— Проклятие! — вырвалось у него, и он начал пытаться выйти на радиосвязь с полковым командованием и соседними частями. Выяснилось, что румыны уже атаковали в нескольких местах и захватили два отряда из нашего батальона. Мой доклад просто оказался последним подтверждением того, что румыны теперь стали врагами немцев.

Полковой штаб не мог предложить каких-либо рекомендаций и ожидал указаний из штаба дивизии. Затем Клосс связался с 3-м батальоном 112-го горноартиллерийского полка, но сразу после этого радиосеть перестала функционировать. Каждая часть осталась сама по себе, как было уже слишком часто за последние месяцы. Но наш батальон был счастлив, что все не сложилось еще хуже. Мы немедленно отреагировали на изменение обстановки, поскольку были предупреждены вовремя, и каждая рота была готова к обороне румынского вторжения.

Однако многие другие части серьезно пострадали. Румыны приближались к ничего не подозревавшим немцам, воспринимавшим их, как дружеские силы, и наносили жестокий удар. Румынские боевые группы соединились в своего рода партизанские группы, которыми руководили просочившиеся в немецкий тыл русские агенты. Действуя с невероятной жестокостью, они сеяли панику среди немецких частей, которые не могли определить, друг или враг перед ними.