Я — смертник Гитлера. Рейх истекает кровью

Мы спрашиваем паренька, каким ветром его в тринадцать лет занесло в действующую армию, и он указывает на своих товарищей, которые, как и он сам, из Ораниенбурга. «Нас забрали из дому полицейские согласно приказу гауптштурмфюрера СС Фрически. Нас заставили маршировать в эсэсовской казарме и на площади замка. Затем нас поделили по нашим гитлерюгендовским звеньям и прикрепили к отрядам СС и фольксштурма. Наши отряды послали в бой в северной и восточной части города. Большинство из нас погибло под огнем вражеской пехоты, когда мы бежали через открытые поля. Затем, в течение двух дней, в городе гремели бои, в которых погибли почти все, кто до этого остался в живых. Русские взялись поливать город огнем из «сталинских органов»[93]. Когда же мы захотели собрать вещи и разойтись по домам, нас остановили и заставили держать оборону канала, который ведет к Эдену. Командир моего взвода отказался, и тогда двое эсэсовцев и один солдат СА повесили его на дереве, правда, ему уже было пятнадцать. Потом остатки нашего гитлерюгендовского отряда, всего восемь человек — а когда-то нас было сто двадцать — двинулись вслед за всеми. Нам дали короткий отдых, после того как был взорван мост через канал. После этого я встретился с двоими моими школьными друзьями. Они сказали мне, что капитан СС со своей девушкой и лейтенант Шиллер из аэромеханической школы два дня назад укатили на запад на велосипедах. После этого я направился в Вельтен. Я хотел попасть в Хеннигсдорф, где у меня есть тетушка, но меня вскоре поймали. После этого я участвовал в бою в Райникенсдорфе, на дороге, которая ведет в Шпандау. Затем мы отступили, но сегодня утром нас перегруппировали и направили сюда».

Мальчишка говорил спокойно, слова слетали с его губ сухо и безучастно, словно происходящее — это просто дурной сон. В свои тринадцать лет тоже уже успел перегореть. Жертва своего времени. «Дай мне еще одну сигарету», — попросил он меня. Я положил ему в руку целую пачку. Он спокойно зажег сигарету, глубоко затянулся, затем встал и отошел к своим.

Командир в коричневой форме вернулся и теперь свистит в свисток, будто по-прежнему находится на казарменном плацу. На его свисток со всех сторон собираются бойцы — гражданские, гитлерюгендовцы в коротких брюках, несколько солдат. Они строятся в шеренгу, производят расчет, после чего колонной по одному заходят в здание. Мальчонка идет замыкающим. Поверх коричневой формы на нем куртка с чужого плеча. Она ему явно велика. Дверь медленно закрывается вслед за ним.

К нам подходит наш лейтенант, и мы встаем. Нам снова нужно идти вперед. Штабс-фельдфебель выдает нам каждому по банке тушенки, и мы медленно уходим, нагруженные патронными лентами. Из соседнего леса доносятся выстрелы. Мы пересекаем двор полицейского управления и заходим во двор полицейской школы. Кого здесь только нет, кроме нас, — полицейские, бойцы фольксштурма и войск СС. Неожиданно гремит взрыв, и прямо перед нами в воздух взлетает фонтан земли и стальных осколков. Мы бежим кто куда и бросаемся на землю. Я падаю рядом с грудой кирпичей и впиваюсь пальцами в землю. Вокруг нас гремят взрывы, гремят один за одним, сливаясь в нескончаемый грохот. Свиста снарядов не слышно, значит, это артиллерийская канонада. Иногда в промежутках между взрывами слышен чей-то крик, громкий и пронзительный. Затем крик прекращается, и теперь мы слышим одни только взрывы.

Огонь прекращается столь же неожиданно, как и начался. Я, покачиваясь, поднимаюсь на ноги. Из воронок, оставленных утренними взрывами, то здесь, то там поднимаются человеческие фигуры. Лишь сейчас, в звенящей тишине, можно услышать скулящий плач тех, кого ранило. Я смотрю на свою винтовку и не верю глазам. Осколком ей напрочь снесло магазин, и теперь она ни на что не годна, бесполезный кусок железа. Слава богу, что это лишь винтовка, а не я сам.

Лейтенант приказывает нам перебежками двигаться к окопам. Я показываю ему мою винтовку. Он говорит, чтобы я сходил и взял себе новую.

В глубокой траншее лежит раненый и зовет на помощь. Это Генрих Якоб, наш самый старший товарищ. Его ранило в руку, и он, обезумев от боли, прыгнул в траншею. Бросаю негодную винтовку, и мы вместе с Блачеком пытаемся вызволить нашего раненого товарища из траншеи. Увы, это почти невозможно.

Мы можем вытащить его оттуда только за раненую руку. Когда мы наконец извлекаем его на поверхность, Генрих потерял сознание. Мы относим его в подвалы полицейской школы.

Я возвращаюсь. Меня подзывает к себе унтершарфюрер СС. У него в ноге осколок. Эсэсовец пытается терпеть боль. Кое-как я довожу его до подвала, где в бомбоубежище уже развернут полевой госпиталь. Сажаю его на скамеечку и подзываю медсестру. Она уже собралась его увести, но затем говорит, что он должен оставить свое оружие. Эсэсовец отстегивает ремень, снимает кобуру и передает ее мне. Затем достает из карманов патроны. После этого он ковыляет по темному коридору вслед за медсестрой.