Я — смертник Гитлера. Рейх истекает кровью

Иду по гладко асфальтированной улице. Из больших зданий слева раздаются приглушенные голоса. Справа по плацу строем идет на кухню взвод солдат. В далеком конце гигантского комплекса казарм строительные леса по-прежнему скрывают возводящиеся здания. В то время как дым и огонь уничтожает гражданские здания, здесь продолжают строить новые «дворцы» для новобранцев.

В штабе роты несколько писарей сидят, небрежно развалившись на стульях. Они не обращают на меня внимания до тех пор, пока в комнату не входит лейтенант. В этот момент все они вдруг умудряются изобразить бурную деятельность. Один из младших по званию начинает внимательно изучать мои призывные документы, затем резко спрашивает меня, почему я опоздал на два часа. Когда мои данные записаны, мне приказывают явиться в 309-й[5] учебный резервный мотопехотный батальон в казармах Александра[6] в Рулебене. Когда я подхожу к двери, один из писарей сообщает, что в столовой меня ждет мать. Я, словно громом пораженный, на мгновение застываю на месте. Охваченный восторгом, выскакиваю вон, едва не забыв попрощаться.

Слишком много всего сразу за один день. Много месяцев у меня не было от матери никаких известий, и неожиданно появляется шанс снова ее увидеть. Я быстро иду в столовую, где за столом сидит мать и завтракает. Она не видит, как я вхожу. Медленно подхожу к ней, и она, подняв голову, замечает меня.

— Мама! — единственное, что я могу произнести. Мы нежно обнимаемся.

Затем вместе возвращаемся в штаб батальона, где садимся в коридоре. Раздается свисток, и мимо нас пробегают призывники. Мы продолжаем разговаривать, забыв обо всем. На стенах изображены батальные сцены: кавалеристы с яркими, развевающимися на ветру флагами и пехота на марше. Насколько безмятежной кажется на них война!

Мы потеряли ощущение времени, к действительности нас возвращает офицер. Медленно идем по разрушенному городу, стараясь максимально использовать каждую минуту пути до ворот казарм. На мостах через Хафель сооружают баррикады. Из воды торчит затонувшая баржа, с которой мужчины и женщины вытаскивают ящики с банками джема и ветчины, пополняя свой скудный рацион. Рядом в воде плавает покойник. Волны поворачивают тело, его остекленевшие глаза обращены в бесконечность, но никто не обращает на него внимания, так как еда намного важнее.

В казармах Александра, которые построены гораздо раньше, чем казармы Шпандау, начинается процесс хождения по различным кабинетам. Каждый мелкий служащий мнит себя Господом Богом, демонстрируя свою власть криком. Чем ниже звание, тем громче крик. Через два часа, которые мать прождала, стоя в коридоре, все формальности улажены. Я сдал свой паспорт, получив взамен личный жетон и расчетную книжку. Прочие новоприбывшие, и молодые, и старые, толкаются в коридоре. Неужели это все, что осталось у Германии?

Вместе с матерью поднимаюсь по лестнице на чердак. Чем выше мы оказываемся, тем мрачнее кажутся коридоры. На чердаке, где мне предстоит провести ночь, ужасно холодно. Всякий раз, когда открывается дверь, в оконных проемах дребезжат стекла. В комнате с наклонным потолком в беспорядке стоят несколько двухъярусных коек, шкафчиков без дверей, столов и шатких табуреток. Пожилые работяги сидят за столом и рассуждают о войне. Мы с матерью садимся на кровать и осматриваемся в полумраке. Позади нас раздаются голоса солдат, которые зажгли свечи. Никто из них больше не верит в победу. Они говорят, что сбегут, как только представится такая возможность.

Мать расстроена убожеством казарменной обстановки, разговорами старых работяг, унылой атмосферой. Она печально обращается ко мне: «Мой мальчик, тебе будет нелегко, но я желаю тебе всего самого хорошего». Ей пора уезжать, и мы медленно спускаемся по лестнице и выходим в звездную ночь. Из ярко освещенных окон казарм раздается звук голосов и трель флейты. Встревоженная мать говорит, чтобы я берег себя. Мы снова смотрим друг другу в глаза и в последний раз пожимаем руки. Очертания любимой фигуры медленно исчезают в темноте.

Пятница, 30 марта 1945 года

В семь часов меня будит пронзительный свисток дежурного унтер-офицера. Утренний свет пробивается сквозь маленькие окошки. Наконец нам, новобранцам, выдают котелки и форму, которые были так нужны еще накануне вечером, но вчера у неприступных и могущественных интендантов не нашлось для нас ни минуты времени.

Нам выдают немного горячего кофе и приказывают построиться. Я вспоминаю, что сегодня Страстная пятница. Погода соответствующая, небо унылое и пасмурное.

Мы, новички в гражданской одежде, должны построиться на плацу, на правом фланге роты. Толстый обер-фельдфебель разделяет нас, стоящих вместе, 16-летних рядом с 60-летними: мы — последняя надежда Германии!