Я слишком долго мечтала

Продюсер улыбается. И я впервые улавливаю в его глазах добродушную снисходительность, с какой отец может смотреть на глупенькую дочку, натворившую невесть что.

– Да, он хорошо играл, Натали. У него были способности, у этого мечтателя в кепке. Я бы даже сказал, несомненные способности. Но, черт возьми, если я и усвоил кое-что за все эти годы общения с исполнителями, то вот оно: одного таланта мало! Запомни, красавица моя: почти все люди обладают какими-то способностями, в каждой деревне на нашей планете ты найдешь подлинных виртуозов игры на аккордеоне, маракасах или банджо.

– А что же еще требуется от музыканта? Трудолюбие?

Я знаю, что Илиан работал куда усерднее других, он готов был делать все, лишь бы добиться успеха.

– Нет, Натали, – отвечает Улисс с коротким жестким смешком. – Талант и труд… люди веруют в сию магическую формулу. Но этого недостаточно. Посмотри на меня: я влюблен в музыку, у меня есть чутье, я готов был работать день и ночь – а результат налицо. – Он почти стыдливо похлопывает по своему огромному брюху. – Видела бы ты, сколько парней играли как боги, были готовы продать душу дьяволу за возможность выступить и… ничего не достигли! Чтобы преуспеть в этой профессии, необходимо одно главное качество – вера в себя. Нужно страдать манией величия, если тебе так будет понятнее. Все артисты, сделавшие удачную карьеру, убеждены в своей гениальности. Все – без исключения! Настоящие гении никогда не призна́ются в своем таланте, они будут заговаривать вам зубы болтовней о случайной удаче, изображать эдаких скромников, хотя твердо знают, что господь дал им талант, и не желают сообщать об этом всяким посредственностям, которые рвут жилы ради успеха. Поверь мне, они глубоко убеждены в собственной гениальности. А Илиан – нет, Илиан искренне считал себя середнячком, Илиан готов был извиняться за свои жалкие способности… Хотеть жить своим талантом – надо же быть таким идиотом! Илиан был мечтателем, а не борцом. Уж кому это знать, как не тебе…

– Почему… почему ты так думаешь?

Улисс не отвечает. Он передвигает свой стул в убежавшую тень зонтика, чтобы спастись от солнца. Другие служащие возвращаются в офисы, унося с собой картонные стаканчики с кофе, здороваясь с сидящими клиентами и особенно почтительно – с Улиссом, который величаво, с царственным видом кивает в ответ. Улисс походит на динозавра, затерявшегося в мире современной музыки, возможно, циничного, но в глубине души такого же наивного идеалиста, как Илиан. Он набрасывается на второй гамбургер, жует и продолжает говорить:

– Есть один вопрос, который ты еще не задала, Натали. А может, не хочешь касаться этой темы?

Мое сердце начинает бешено стучать.

Да, Улисс, этот вопрос я тебе не задам. А если задам, то не сегодня. Мне не нужны твои наставления. Я не желаю слушать поучения жирного продюсера-неудачника.

Всеми силами стараясь перевести разговор на другую тему, я отвечаю слишком быстро. И слишком громко.

– Мне не нравится, как ты о нем говоришь. Так, словно его уже нет.

Улисс делает последний глоток, какое-то мгновение пристально смотрит мне в глаза и… взрывается:

– Эй, ты, кажется, решила поменяться со мной ролями? Да забудь хоть на миг свое проклятое прошлое! Ты понимаешь, что происходит? Я уже две ночи не сплю. Илиан обречен! Я каждую минуту жду, что мне позвонят и объявят: «Все кончено».

И я вдруг осознаю, как глупо себя вела. Улисс прав. Я до крови кусаю губы. Что я здесь делаю? Мне следовало сейчас быть с Илианом. И никакие оправдания не убедят Улисса – да и меня саму тоже не убедят. Чего же я боялась, после стольких-то лет? Взыскания Air France? Реакции Оливье?

Пытаюсь отвлечься от мерзкого запаха жирного гамбургера на моей тарелке, от бензиновой вони на бульваре, от пронзительных автомобильных гудков, от солнца, плавящего асфальт. Отвлечься, чтобы задать последний вопрос, чтобы скрыть, как боюсь ответа:

– Улисс, ты, кажется, хотел сообщить мне что-то важное? Уж не о том ли неизвестном лихаче, который не остановился?

– Это был не лихач…

Я не понимаю. Илиана сбила машина. В Париже, посреди улицы. Неужели Улисс хочет обвинить в этом меня?!

Продюсер отодвигает стул, на миг подставив лицо под убийственные лучи солнца, еще раз вытирает вспотевший лоб и продолжает:

– Сегодня утром я говорил с Илианом. Он смог пообщаться с дознавателем. И человек десять свидетелей тоже дали показания. А час назад мне позвонил лейтенант полиции и подтвердил, что водитель того белого автомобиля сознательно рванул с места, сбил Илиана и дал ходу. Это был не лихач, Натали. Это был наемный убийца.

* * *

Улисс оставил меня одну, оцепеневшую от ужаса. А сам пошел работать, унося в картонной коробочке гамбургер, к которому я не прикоснулась. Так вот взял и оставил меня на тротуаре, под зонтиком, среди машин.

Потрясенную до глубины души.

Илиана сбил не лихач. Это было намеренное убийство.

Я встаю и долго брожу по бульвару Сансет и не сразу замечаю удивленные взгляды автомобилистов, пока не вспоминаю, что одета в форменный костюм стюардессы Air France. От уличной пыли щиплет глаза.