Я, следователь…

Спор был какой-то бессмысленный, без точных позиций. Да и понимаем мы с ним все по-разному. Мне стало досадно, что поп, как в теплой ванне, купается в струях своего альтруизма, а я, получается, какой-то бес злобный, нелюдь. И я сказал:

— Чтобы рассуждать о добре, надо узнать полную меру зла. Вы ведь грехи людские созерцаете и отпускаете. Вам-то что — не жалко. А мне за них карать приходится, если есть состав преступления. Потому что я считаю, если один другого ударил по левой щеке, то не надо подставлять правую, а надо дать хулигану два года. А вам ведь не жалко, если он врежет ближнему своему по правой и добавит еще ногой по заднице, то есть, прошу прощения, по чреслам. Первому вы грех отпустите, а второго утешите. Поэтому вы — добрый, а я — злой. Вот и получается — у вас десять заповедей, а у меня — уголовный кодекс.

— Хм, у вас же есть это, как его, моральный кодекс…

— Да, есть. У нас есть — и подчеркнул «у нас». — Но он адресован людям по-настоящему добрым или тем, которые еще могут стать добрыми. А есть среди людей такие, что их уже ничем не убедишь и никак не перевоспитаешь. Вот они-то, а не какой-то мифический диавол, и есть враги человеческие. И уж, конечно, мы им пощады не даем.

— Как я понимаю, вы, молодой человек, — юриспрудент?

Я кивнул, усмехнувшись про себя: «Сашку Савельева буду теперь называть юриспрудентом». Поп грустно посмотрел на меня:

— Характер работы в известной мере ожесточил вас против людей…

— Опять двадцать пять! Да почему же против людей?!

— Потому что только Всевышний может понять и простить человеческие прегрешения, ибо сам есть источник доброты!

— Враки! — взбеленился я. — Человек! Человек — источник доброты! Поэтому для человека нетерпимо, когда доброту и веру топчут в грязь и кровь…

Поезд подходил к Риге.

Господи, неужели я действительно ожесточился против людей?..

В помещении дежурной части седьмого отделения милиции было тихо, лишь в открытую форточку окна врывался частый монотонный шепот дождя да из ленинской комнаты доносилась фраза песни, которую кто-то разучивал на аккордеоне: «Пусть всегда будет солнце… Пусть всегда будет… Пусть всегда…».

Дежурный внимательно смотрел на меня, прижмурив один глаз, и я не мог понять, слушает он меня или аккордеон. Был он невозмутимо спокоен, чрезвычайно толст, и казалось, будто китель не лопается на нем только потому, что дежурный никогда не двигается с места.

— Помните? — спросил я нетерпеливо.

— Помню, — кивнул дежурный и, наклонив голову, прислушался к аккордеону. — Снова наврал. Эх, артисты…

Аккордеонист старался изо всех сил. «Пусть всегда будет…»

Дежурный с неожиданной легкостью поднялся, подошел к шкафу, присел около него на корточки и мгновенно, как фокусник, выдернул из пачки бумаг тощенькую желтую папочку.

— Она, — сказал он флегматично. — Здесь будете смотреть или…

Но я, облокотившись о барьер, уже раскрыл обложку…

ДЕЖУРНОМУ 7-ГО ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ ГОР. РИГИ

Постового милиционера сержанта милиции Скраба Н. А.

РАПОРТ

Докладываю, что сегодня, 13 сентября в 23 часа, я был вызван в ресторан «Перле», где граждане, оказавшиеся Ивановым П. К. и Сабуровым А. С., учинили скандал: громко кричали, сквернословили и затеяли драку. Дебоширы доставлены мною в отделение милиции. О чем и докладываю на Ваше распоряжение.

Сержант милиции Скраб

Лист дела 55

Дебошир Иванов вошел в кабинет боком, сел на край стула, с ожесточением мял в руках свою шляпу и вообще был очень мало похож на драчуна и скандалиста.

— Все водка проклятая, — сказал он огорченно. — На работе стыдуха жуткая, жена чуть из дома не выгнала…

— Но теперь-то небось зарок дали? — усмехнулся я. Иванов прижал шляпу к груди, как спортивный кубок.

— Да чтоб я теперь!..

— Вы в районном Медпросвете попросите пару муляжей, — сказал я сочувственно.

— Каких муляжей? — удивился Иванов.

— Из папье-маше: печень здорового человека и печень алкоголика. Тоже очень помогает.

Он не понял — всерьез ли я говорю, и на всякий случай сказал:

— Обязательно.

— Вот и прекрасно. Расскажите теперь, что произошло тем вечером в ресторане.

Он снова начал мяться:

— Ох, прямо вспоминать неудобно…

— Неудобно зонтик в кармане раскрывать. И в пьяном виде в ресторанах безобразничать. Давайте рассказывайте. И поподробнее…