«Я с Вами привык к переписке идеологической…»: Письма Г.В. Адамовича В.С. Варшавскому (1951-1972)

Что «Опыты»? Поддержите дух Гринберга и самолюбие его! Надо чтобы они были, а в Париже насчет этого никто не уверен. Entre nous[84], «Опыты» могут погибнуть от Вейдле[85], совсем неудобочитаемого, особенно в больших дозах. Это утверждает Кантор, и доля правды тут есть. Я советовал Гринбергу пригласить Маклакова[86]. Это все-таки лучше многого, как он ни стар, и разбавит эстетическую настойку «Опытов», очень все-таки чувствуемую. Отчего Вы так скупы сами? Хоть бы советовали Г<ринбергу>, как вести журнал, если сами не пишете: конечно, хорошо, что он упирается от ди-пи и всякого хамства, но налет же-ман-футизма сбавляет этому анти-дипизму цену.

До свидания, дорогой друг. Простите, письмо хотел написать связное, а вышло на редкость бестолковое. Я бы с Вами поговорил с удовольствием не только о Плотине и конце света, но и о всяких житейских развлечениях, к которым все еще ненасытен. И знаете, я думаю, что ничего в этом плохого нет: что бы ни было там, всего здешнего там не будет, и надо же Господу Богу показать, что и здесь нам многое нравилось! Выразил я это глупо, а мысль правильная.

Отчего Вы так устаете на службе? Как вообще живете? Что-то хорошее, слышал я, написали — что и для кого?[87] Je vus aime bien[88], честное слово! Всегда очень рад Вашему письму.

Ваш Г. Адамович

10

104, Ladybarn Road Manchester 14 28/I-54

Дорогой Владимир Сергеевич

Я отправил Гринбергу «Комментарии» дня три-четыре тому назад и очень его просил прислать корректуру[89], с обещанием вернуть ее par retour du courrier[90]. Если Вы его видите, повлияйте на него в этом смысле. Только автор видит некоторые опечатки, а я от них страдаю почти физически. Но это к Вам — не просьба, я Вас и так уже просьбами одолел, а так, «дельце», при случае, если Гринберга Вы видите. Но, кстати, есть и другое дело: он обещал поместить в № 3 стихи Эвальда, т. е. Кантора[91]. Не знаю, известно ли ему, кто это Эвальд. Должно у него быть 6 стихотворений, а то и больше. Мих<аил> Львович, кажется, очень ждет их появления, а я боюсь, что Гринберг их отложит. Конечно, тут нужно бы деликатно разузнать, печатает ли он эти стихи и весь ли цикл. Стихи хорошие, лучше доброй половины тех, которые Иваск набил в свою антологию[92]. Конечно, они бледноваты и сдержанны, но «что-то» в них есть, как есть и в нем самом. По нашей общей к нему симпатии надеюсь, Вы за него заступитесь, в случае если будет надобность.

А еще — два слова о Боратынском, которого Вы неожиданно открыли. Это действительно замечательный поэт, хоть и не очень талантливый (сравнительно с Пушкиным или Тютчевым). Он был бы величайшим у нас мастером, если бы при всем своем мастерстве стирал и пот со своих стихов, от слишком большого труда (что делал Бодлэр, тоже не очень талантливый). Но есть что-то банальное и плоское в его мудрости. Прочтете: как будто очень умно, глубоко, куда же Пушкину! Но в сущности его ум — сплошь из умных «общих мест», без подлинной оригинальности. Конечно, надо сделать расчет на время: м. б., тогда это и было оригинально. Кроме того, он «умничает», показывает ум, что лично я не люблю. Но зато я очень у него люблю что-то, что кажется мне сплошь черно-белыми тонами, без красок, без метафор и всякий роскоши, как в удивительном (для меня!) — «Мой дар убог…». И еще: «Царь небес, успокой…» — с удивительным концом о «строгом рае». А вообще-то конечно, это из лучшего, что у нас было, и Белинскому зачтется, что он назвал его «паркетным шаркуном»[93], или что-то в этом роде. До свидания. «Как живется Вам, как можется?»[94] (это, увы, не Боратынский, а Цветаева).

Крепко жму руку.

Ваш Г. А.

11

104, Ladybarn Road Manchester 14

15/II-54

Cher ami Владимир Сергеевич

Прежде чем продолжить идеологически-философскую полемику о Боратынском, хочу спросить Вас: получил ли Яновский мое письмецо? Я писал ему дней 8-10 назад, но не помню, чтобы письмо опустил в ящик[95]. А письма нет. У меня голова совсем продырявилась, и скоро мне нужна будет нянька.