«Я с Вами привык к переписке идеологической…»: Письма Г.В. Адамовича В.С. Варшавскому (1951-1972)

Читал «с удовольствием»[295], как бедный наш царь, Ваши размышления о «Новом Граде»[296]. Это — Ваша область, а мне хоть и чуждая, но со стороны, pour ainsi dire[297], любопытная. Что же до того, что Голдуотер, по мнению Степуна, говорит то же, что Влад<имир> Соловьев, то это, по-моему, ближе к истине, чем Вам кажется (к сожалению — но не для Голдуотера, а для Соловьева!). «Крест и меч — одно», это «сублимированный» Голдуотер (простите за «сублимированного»: но это именно стиль, любезный сердцу новоградцев). И знаете ли Вы статью Соловьева[298] о Николае I? Это тоже нечто! Соловьев был, конечно, необыкновенный и необыкновенно умный человек, но с голдуотерскими нотками. И притом это не Леонтьев, измученный сам собой и которому все прощается, а человек крайне самоуверенный. Помните Вы тоже его статью о Пушкине[299], с высоты своей непогрешимой духовности? Когда-то я сказал в Мюнхене вдове Франка[300], что не люблю Соловьева, и она чуть не упала от возмущения в обморок. Надеюсь, что Вы не столь убежденный и восторженный его почитатель. А если ошибаюсь, простите! Может быть, ошибаюсь я, но я почти ничего в Соловьеве и у него любить не в силах (почти — потому, что есть строчки вроде «Смерть и время царят на земле»[301] и другое).

Простите и за болтовню. Вижу Кодрянских, и всегда о Вас говорим. Сегодня — второй день Пасхи, поздравлять поздно, но все-таки хочу сказать Татьяне Георгиевне и Вам: Христос Воскресе!

Шлю от души Вам обоим самые искренние пожелания.

Ваш Г. Адамович

50

Paris 8е 7, rue Fred Bastiat

29 июня 1968

Дорогой Владимир Сергеевич, обращаюсь к Вам с маленькой деловой просьбой, т. к., кажется, ни Ризера[302], ни Газданова[303] сейчас в Мюнхене нет. Я получил сегодня извещение о гонораре за скрипт «Толстой и Горький», посланный совсем недавно. А в начале июня был выслан конторой, и притом «express» по указанию Газданова, мой «Литер<атурный> дневник»[304] № 1 (сравнение Пастернака с Солженицыным), который я — тоже по желанию Газданова — наговорил на пленку. Гонорара до сих пор нет. Не то чтобы этот гонорар был мне срочно нужен, нет, но я не уверен: дошла ли эта пленка? или произошло что-нибудь другое? Будьте добры, разузнайте. Тогда еще были забастовки, и только что кончились, так что on ne sait jamais[305]. Простите, что затрудняю.

Как Вам «живется и можется»? Написали бы когда-нибудь больному старцу несколько слов о смысле жизни и прочем! Крепко жму руку и шлю самый сердечный привет Татьяне Георгиевне.

Ваш Г. Адамович

51

Адрес в Ницце:

4, avenue Emilia chez Madame Heyligers 06 — Nice 3 июля 1969

(отчего Вы никогда не ставите число на письме?)

Дорогой Владимир Сергеевич

Очень рад был получить Ваше письмо. Спасибо. Но могло оно и не дойти! Фамилия моей хозяйки уже больше 10 лет не Lesell, a Heyligers. Она мне переслала его из Ниццы, но сама удивляется, что почтальон догадался положить его в ее ящик. Я уезжаю в Ниццу, вероятно, 12-го. Пора! В Париже уже очень жарко.

Поэта Галича я не знаю, даже имени его не слышал. Окуджаву знаю. Когда-то Померанцев принес мне магнитофон с его записями и вертел это около часу. Он восхищался, а я не очень. Конечно, талантливо, но слушать эти песенки надо бы где-нибудь в кабачке, под утро и со слегка пьяной головой. А Евтушенко — настоящий поэт, но губит себя тем, что слишком много пишет, а в последнее время пишет «спустя рукава», кое-как. У меня о нем были долгие споры с Гингером, который считал, что я чуть ли не сошел с ума. А раз ночью позвонил мне и сказал: «Нет, Вы правы». Он прочел стихи, называющиеся «Заклинание», и пришел в восторг. И если бы Вы с Евтушенко поговорили, то почувствовали бы, что он талантлив в каждом слове, и не то что умен, а все понимает на лету. У Толстого где-то есть: «Он понимал это не умом, а всей жизнью»[306] (кажется, так). Вот это дано и Евтушенке.

Насчет Газданова я с Вами согласен «на все 100», говоря советским стилем. Мне жаль, что в пору нашего Монпарнаса он был в стороне и как-то не общался с нами[307]. Не знаю, почему это было так, м. б. из-за Мережковских, которых он терпеть не мог. А по поводу того, что он почти всех писателей считает дураками и бездарностями, я иногда его спрашиваю: «Когда же дело дойдет наконец до Шекспира или Гомера?» Но это — пустяки, а человек он редкий, во многих смыслах.

Вам, вероятно, известно, что месяца на 2–3 я прекращаю работу для Вашей станции. Это — не мое желание, а предложение Cody[308] из-за отсутствия кредитов. Червинская этим возмущена, а я отчасти (только отчасти) доволен из-за лени и возможности писать что-нибудь «для души». Мне теперь трудно писать 2 вещи сразу, даже думать трудно, но делать тут нечего. Хотя, с другой стороны, раньше, в молодости, пишешь быстрее, легче, но, по-моему, хуже. Я иногда перечитываю что-нибудь свое (в «Числах») и прихожу в ужас.