«Я с Вами привык к переписке идеологической…»: Письма Г.В. Адамовича В.С. Варшавскому (1951-1972)

Я виноват перед вами: только сегодня, одновременно с этим письмом, высылаю статью о Вашей книге Вейнбауму[208]. Размером статьи Вы будете довольны: она столь длинна, что я даже не знаю, не разобьют ли они ее на два номера (что было бы очень плохо!)[209]. Ну, а насчет содержания, м. б., Вас возмутит полемика с Вами, защита Маркиона и прочее, — но тон мой такой, будто я спорю с Гегелем, и хороших слов о Вашей книге в начале, до спора, много.

Напишите, qu’en pensez vous[210].

Ваш Г. А.

P.S. Получил вчера письмо от Яновского, довольно замечательное в смысле «Достоевского» тона[211]. Но кое-что верно.

Я 20-го еду в Париж, е<сли> б<уду> ж<ив>. Пробуду там до 20 апреля. Адрес тот же: 7, rue Frederic Bastiat Paris 8е.

29

7, rue Frederic Bastiat Paris 8e

3/IV-56

Дорогой Владимир Сергеевич

Спасибо за письмо. Очень рад, что моя статья Вам понравилась, или вроде. Вы — человек щепетильный, и я, послав статью, боялся, что Вы возмутитесь спору с Вами. По существу, отвечать сейчас на Ваш вопрос — «что предлагаете Вы?» — мне трудно. В двух словах: если бы надо было «предлагать», я предложил бы то же, что Вы, т. е. «прогресс» и все такое. Но я не уверен, что это — христианство, это скорей только угольки его, и оттого-то и надо держаться угольков, что огня нет уже нигде. Вы вполне правы в выборе, но не вполне правы в определении и диагнозе. А Толстой предлагал «рискнуть» миром, надеясь, что тогда Бог вмешается и все наладит, без парламентов[212]. В отношении к нему Ваш вопрос совсем не по адресу.

Ну, у меня сейчас каша в голове, для философии не подходящая, из-за Парижа, суеты и развлечений.

Очень был доволен отчетом о Вашем вечере, т. е. пылкостью прений, даже с губернатором и архиереем, как полагается[213]. Кто это змея Глеб Глинка?[214] Он, кажется, и на моем вечере подвизался[215]. Кто будет писать о Вас в «Опытах»?[216] По-моему, хорошо бы попросить Кантора, он полон мыслей о Вашем труде и пишет, если и слегка суконно, то с содержанием и идеями. До свидания, cher ami. Персидская меня одолевает письмами, но я тверд, как кремень и скала. Здесь я до 20–22 апреля. Пишите! И простите, что пишу сегодня мало вразумительно.

Ваш Г. А.

30

7, rue Frederic Bastiat Paris 8e.

16/VI-56

Дорогой Владимир Сергеевич

Пишу из Парижа, куда прибыл третьего дня. Видел пока только Кантора, а сегодня еду обедать к Гингерам, где будут Бахрах и Червинская: фестиваль с курицей по случаю выхода ее книги[217]. Я здесь до 10 июля, потом надеюсь поехать в Ниццу. Я не люблю метаморфоз и сюрпризов, оттого и программа у меня всегда та же.

Что происходит с «Опытами»? Только прочел статью Вишняка в «Р<усской> Мысли» с нападками на меня за мою мягкость к Маркову[218]. По существу, Вишняк совершенно прав. Но я не мог написать всего, что я думаю, в статье, о которой меня специально просили как о «помощи журналу» и Иваск, и Мария Самойловна. Помимо всего, мне было неловко и тягостно этот № читать из-за упоминания моего имени чуть ли не на половине общего числа страниц![219] В чем Вишняк не прав, это в иронии насчет Поплавского. Конечно, отрывок плохой. Но неприличий никаких в нем нет, это все пустяки и лживая стыдливость. Напишите, что Вы обо всем этом думаете. Было бы жаль, если бы брань — неизбежная! — по поводу этого № охладила бы пыл Марии Сам<ойлов>ны. А Иваск мне писал, что этот № — «самый лучший»! Он очень мил, я его искренне люблю (по письмам), но при крайней субтильности, царя в голове у него все-таки нет! Хоть бы Вы за ним присматривали и давали ему советы. До свидания. Как Вы живете? Отчего давно молчите!

Ваш Г. А.

31

104, Ladybarn Road Manchester 14

21/Х-56

Cher ami, дорогой Владимир Сергеевич

Знаю, что Вы человек злопамятный и, верно, затаили на меня гнев и обиду за мое молчание! Простите. Честное слово, причин никаких не было (да и быть не могло), кроме «так» — слово, которого не выносила З. Гиппиус[220]. Был «вихрь удовольствий», был мой всегдашний летний маразм и все прочее, — т. е. в сущности ничего. Никому (или почти никому) я не писал, ну а теперь пора взяться за ум. Надеюсь, Вы положите гнев на милость и ответите мне, притом поскорее, дабы я знал, что Вы не сердитесь.

На Ваши высоко-идеологические вопросы отвечать поздно: наверное, Вы забыли, о чем спрашивали. Да и многое изменилось с тех пор в общем положении — и кроме того, скажу по совести, меня все меньше интересует текущая повседневная политика и я все рассеяннее за ней слежу. «Пора о душе думать», правда. На моем веку я больше никаких перемен — т. е. таких, которые отразились бы на моей личной жизни, — не жду. Ну а перед лицом вечности события повседневные превращаются в чепуху. Я не ясно объясняюсь, но Вы поймете. Я не то что «одной ногой в могиле», но одной ногой в неизвестности о вечном общем будущем и поэтому в равнодушии к речи Mr. X и всем подобным. Может быть, это и пройдет, но сейчас это именно так.

Отвечу на вопросы мелкие.