Я - Русский офицер!

Краем глаза Сашка видел, как отец его недруга, его врага Валерки Краснова, тянет за него «мазу». Что было после, он уже не помнил. Что-то очень тяжелое опустилось на его лицо, и он в тот же миг сорвался в черную бездну беспамятства.

Очнулся Фикса от жуткого холода, тело бил озноб. Сквозь залитые запекшейся кровью щели глаз, он осмотрелся и увидел лежащего рядом мужика, который дышал, словно собака на летнем солнцепеке. Вся его голова напоминала большой кусок фарша. Сквозь короткие волосы просматривались многочисленные раны, которые были залиты черной засохшей кровью.

«Вляпался», — подумал Фескин и, превозмогая боль, сел на дощатый настил. Достав пачку «Беломора», изъятую у кума, он закурил. Голова ужасно болела. Кровь от раны окрасила всю рубаху, из-за чего та стала словно фанерная.

— Вот же суки, как бьют больно! — сказал сам себе Фескин. — Эй ты, мужик, где я? — спросил он лежащего рядом человека.

Тот ничего не ответил.

— Ты часом не нарезал кони? — вновь спросил Фескин и толкнул его в бок. Вместо ответа он услышал глухой грудной стон. Из любопытства, Сашка перевернул мужика и узнал отца Краснова.

Это он бил вертухаев, когда те накинулись на новоявленного блатного положенца. Это он, тот летчик-майор РККА, в которого еще с детства он был влюблен, как в эталон настоящего мужчины.

Сашка рос без отца и всегда завидовал Валерке Краснову, что его отец летчик-офицер ВВС РККА, которого даже возят на работу в черной машине. Который учит Валерку стрелять из нагана, и от этой зависти он еще больше ненавидел Червонца, ненавидел их любовь с Ленкой. Да и связался с вором Залепой только из-за этой злой зависти-ненависти, чтобы доказать, что он круче, что он сильнее.

Непонятка овладела его сознанием, и он коснулся своей рукой щеки бывшего майора, которая за месяц поросла грубой щетиной. В эту секунду в его сознании что-то перевернулось. Блатной гонор растаял, словно утренний туман, а сердце сжалось от сострадания к Леониду Петровичу.

Несколько раз подряд Фикса затянулся, словно обдумывая план своих действий и, втянув последний раз табачный дым, бросил окурок на пол. К своему удивлению он услышал, что окурок упал с каким-то странным шипением. Приглядевшись, Фикса увидел, что черная вода залила половину камеры. При свете тусклой лампочки и света исходившего из маленького окна, он увидел вздувшиеся трупы крыс, которые плавали на поверхности, словно рыбацкие поплавки. Вперемешку с крысами на поверхности прорисовывались странные колбаски цилиндрической формы.

— Говно, говно, это же говно! — заорал он и, дотянувшись с настила до двери, стукнул в неё ногой. Ботинок без шнурков, сорвался с ноги и, хлюпнув, упал в воду, добровольно присоединясь к дохлым крысам и человеческому дерьму, влившись в их зловонный коллектив.

— Сука, сука, сука!!! — заорал взбешенный Фикса.

В этот момент, что-то заурчало, захлюпало и, вглядевшись в темный угол камеры, Сашка заметил, как из разбитого чугунного стояка тюремной канализации вывалились новые порции свежего человеческого дерьма, которое тут же поплыло по камере.

— Суки, суки, хорош срать! — заорал он и, сняв оставшийся ботинок, стал неистово стучать им в стену, надеясь что его кто-то услышит.

Лежавший на настиле майор Краснов вновь застонал, и сквозь стон, сквозь какой-то гортанный хрип еле прошептал:

— Пить, пить…

Фикса вновь закурил, стараясь осмыслить сложившуюся ситуацию. В голове была только одна мысль, она крутилась, словно акробат на перекладине, не давая его разуму покоя. Валеркин отец и он… Это было каким-то сном, какой-то страшной шуткой его воровской судьбы.

До крана с холодной и чистой водой было всего два метра. Она текла фактически не переставая, но чтобы достать её, чтобы утолить свою жажду и спасти отца этого «ботаника» и хлюпика Валерки Краснова, нужно было сейчас вступить своей ногой в это дерьмо, которое плавало по всей камере. Представив себя по колено в вонючем говне, Фиксу даже стошнило. Он вскочил и, встав на четвереньки на краю настила, стал блевать, возвращая скудную тюремную баланду. Рвотные спазмы стали вырывать из него куски кишек, остатки тюремной пайки, и то жалкое количество желудочного сока, который еще не успел переварить скудную пищу. Его сердце в этот миг колотилось в бешеном ритме, и, не смотря на жуткий холод, обосновавшийся в этой камере, его пробил пот.

— Пить, пить… — вновь простонал майор Краснов.

И этот его стон еще больше натягивал Фиксины душевные струны. Сейчас он мог попросту отвернуться от него, мог отказать в помощи и даже задушить этого побитого вертухаями майора. Он мог вообще не обращать на него никакого внимания.

Пусть дохнет… Пусть себе дохнет, ведь он, без пяти минут вор в законе знал, что ни местная Каторжане, ни его блатные кореша, никогда не осудили бы его за этот поступок. С другой стороны — как же Валерка!? Хоть он и был его враг детства, хоть он и увел у него самую красивую девушку на свете — Ленку, все же, в душе Сашки Фескина, в его сердце было то, что толкало его к этому крану с водой, не смотря даже на плавающие по камере человеческие фекалии.