Я - Русский офицер!

— Это, Гриша, авиационный полк особого назначения, называется «Сталинские соколы». Мы столицу прикрывали от фашистов. У меня двенадцать побед и два ордена Красного знамени.

— Ты, парень, молодец! Так им сукам и надо! Надо бить гадов, чтобы земля под их ногами горела!

— Да, правильно! — сказал Валерка и, закрыв глаза, сделал вид, что заснул.

Ему не хотелось сейчас общаться. Шестичасовой полет, консультации с хирургом слегка измотали. Спина болела, а в голове вновь появился странный звон, который напомнил о двухнедельном «отдыхе» в лагере. Даже последние новости из Сталинграда, донесенные Левитаном до палаты по радиопроводам не вызвали в нем восторга. В эти минуты он думал о матери, которая была где-то совсем недалеко, в Слюдянке. Вряд ли она сможет вырваться из ссылки, чтобы увидеть его, чтобы посидеть с ним рядом около больничной койки, держа своего сына за руку.

Тем временем раненые и выздоравливающие офицеры уже готовились к торжественному застолью.

Майор Твердохлеб, словно линь, вертелся около санитарок и уже к вечеру, раздвинув полы больничного халата, показал две бутылки водки с сургучными головками и бутылку 777 портвейна.

Валерка краем глаза наблюдал за разведчиком и удивлялся его пронырливости. Из всех больных и раненых, только майор был на удивление подвижен. По видимости, он уже находился среди выздоравливающих и со дня на день должен был вернуться на фронт. Вечером, когда весь медперсонал покинул госпиталь, стол, стоящий посреди палаты, был накрыт майором-разведчиком.

— Ну что, братья славяне, выпьем за нашу победу под Сталинградом! — сказал он, разливая по мензуркам водку.

Из семи человек, лежащих в палате, к столу подползли только трое.

Майор Гриша, разлив водку, поставил каждому лежачему мензурку на тумбочку вместе с колечками соленых огурчиков летнего засола. Без нескольких минут девять он включил репродуктор и замер в ожидании легендарного голоса Левитана, который должен был поведать о победе Красной армии под Сталинградом.

Краснов, проснувшись, открыл глаза и так же, как и все, примкнул к празднованию торжественного события. Он лежал на спине и созерцал, как неизвестно откуда взявшиеся молоденькие девчонки-санитарочки, помогали Твердохлебу разносить лежачим раненым угощения. Счастливые улыбки не покидали их лиц и было видно, что девчонки, так же, как и все остальные, по-настоящему рады. В те минуты можно было почувствовать, что их веселый смех чудодейственней любого лекарства и все эти раненые готовы после выздоровления, вновь броситься в драку.

Ровно в девять вечера послышалась очередная сводка Совимформбюро. Левитан рассказал о положении на фронте, поздравляя весь советский народ с такой выдающейся победой. После чего послышался голос Сталина. Он, от имени коммунистической партии Советского Союза, от себя лично и от имени Председателя президиума Верховного Совета СССР, поздравил весь советский народ с победой на Волге.

Все замерли, услышав голос своего вождя. В тот момент за окнами больницы послышались выстрелы и несколько десятков сигнальных ракет под громкие крики «Ура» взвились в черное Иркутское небо.

В тот миг казалось, что ревет не только госпиталь. От радости орали все. Даже незнакомые люди в ту минуту обнимали друг друга на улице, поздравляли, целовались и плакали. Плакали от радости и от осознания того, что рано или поздно, а Победа, великая Победа придет в каждый дом.

Санитарочки прыгали от радости, хлопая в ладоши. Они подходили к каждому раненому и нежно целовали офицеров в губы, поздравляя с таким радостным и счастливым днем.

— Ну что, братья славяне! Выпьем за нашу победу! За освобожденный Сталинград! Ура! — закричал он, и все, дружно подняв мензурки, выпили, поддержав майора.

Девчонки, схватив со стола бутылки, бросились к кроватям больных, разливая им водку. В этот вечер каждый понял, что пройдет время и враг действительно, будет разбит, а знамя Великой Победы разовьется над поверженным Берлином.

Валерка лежал на больничной кровати, вытирая вафельным полотенцем накатившие слезы. Сейчас он всей душой чувствовал свою беспомощность и сожалел о том, что он не на фронте. Судьба военного летчика закинула его в эти края и он, никак не мог понять, что здесь тоже фронт. Закрывая свои глаза, он представлял себя в кабине боевого ЯКа или МИГа. Ему казалось, что вот он, сжимая гашетку, расстреливает в упор очередного немецкого аса. Струи трассеров прошивают фюзеляж «мессера» и тот камнем падает вниз, оставляя за собой черный дым, который словно траурная лента, перечеркивает жизнь очередного фашиста. Сейчас, когда все так радовались, он по-настоящему испытывал боль. Нет, это была боль не физическая, это была боль душевная. На память приходило счастливое лицо Зориной Светланы, и этот лик вызывал в его душе еще большие страдания.

— Новенький, ты что!? — спросил майор Твердохлеб, подойдя к Краснову. — Давай, авиация, за нашу победу вмажем! Пусть она будет скорой! Сейчас, мы попрем этих гадов так, что у немцев будут подошвы дымиться! — сказал майор с чувством поднявшегося боевого духа.