Я - Русский офицер!

Это не был первый полет Краснова по трассе Анадырь-Сеймчан. В условиях полярной ночи он всегда выходил спокойно на свой аэродром и садился без проблем. Но сегодня что-то было не так. Самолет с самого начала полета трясло и странные, лязгающие звуки двигателя за его спиной заставляли насторожено держаться весь путь, вплоть до самого «подскока».

Валерка сажал промерзшую на высоте восемь тысяч метров «Аэрокобру», в условиях полярной ночи. Ведущий А-20 «В» «Бостон» уже приземлился и освободил рулежку для посадки «Аэрокобр» и самолетов «Хиттихоук», идущих следом за ним «журавлиным клином».

Из-за разыгравшейся метели, Краснов фактически не видел посадочной полосы. Жалкое свечение фонарей и аэродромных огней разрывали внезапно опустившуюся на поселок поземку. Через мрак ночи и снежную круговерть, Краснов уже четко видел свой заснеженный «старт» и привычно потянул ручку управления на себя. 1450 километров полета были позади, и ничего не предвещало неприятностей. Где-то уже голодным желудком Валерка предвкушал плотный ужин в офицерской столовой в компании друзей летчиков его перегонного полка, как вдруг…

Полоса была рядом… Он ощущал всем своим телом, как самолет послушно приближается к земле и касается занесенного снегом металлического аэродромного покрытия. В этот самый миг, промерзшие на большой высоте резиновые шасси из американской резины, рассыпались, словно стеклянные. Самолет «разулся» и громыхнул по металлическим полосам аэродрома магниевыми дисками, поднимая клубы ослепительно белого огня. Поломав выпущенные стойки, истребитель без тормозов и управления, прямо на «брюхе» понесся в сторону лагеря. Намотав на загнутый винт колючую проволоку запретной зоны, он протаранил дощатый забор и замер между занесенных снегом бараков осужденных.

Что было после, старший лейтенант Краснов не помнил. Очнулся он от яркого красного света, который бил прямо в лицо. Голова в тот момент разламывалась от нестерпимой боли. Странный силуэт человека во всем красном склонился над ним и что-то проговорил. Но Валерка не смог разобрать даже слова. Отвратительный, насаждающий звон стоял в ушах. Странное бульканье звуков исходило, словно из-под толщи воды. Тошнота подступила к его горлу и он, вцепившись в простыню обеими руками, вновь отключился и полетел в черноту небытия, вращаясь, словно сброшенное деревом кленовое семя. Иногда, делая глубокий вдох, он приходил в сознание, но лишь, открыв свои глаза, видел вращающийся над собой крашеный потолок. За несколько секунд он, словно винт самолета, набирал обороты и когда горящие лампочки сливались в сплошной яркий круг, Валерка вновь проваливался в какую-то мягкую и черную бездонную яму.

Очередной раз, придя в себя, он услышал, как кто-то рядом сказал:

— Ну, ты, мужик, и даешь! Неделю, блин, в полной отключке!

Краснов, не поворачивая головы, осмотрелся, двигая только своими глазами. Потолок вращаться перестал, а нестерпимый звон в ушах значительно стал тише. Сегодня было уже легче. Лишь повязка из бинтов туго стягивала голову, и от этого было как-то не по себе. Создавалось впечатление, что он был внутри яичной скорлупы, или в куколке шелкопряда, через которую ему предстояло вылезти на свет божий.

— Где я!? — спросил он еле слышно.

— На больничке! — послышался какой-то голос извне. — Ты, бродяга, рубанулся прямо в запретку! ВОХРовцы всю ночь дыру в заборе заматывали колючкой. Думали козлы, что зеки разбегутся по тундре, словно олени! А кому тут бежать и куда? Кругом тайга, тундра и медведь шатун, он и прокурор тебе и судья в одном лице.

Краснов постарался приподняться на локти. Головокружение вновь возобновилось. Закрыв глаза, он выдержал паузу и, подняв сквозь силу свое тело, оперся спиной на подушку.

— Эй, лепила, Натан, вали сюда, летун воскрес! — услышал он уже знакомый глухой голос, словно тот приходил из-за стены.

В палату вошел человек в белом халате и, подойдя к Краснову, взял его руку и измерил пульс. Посветив фонариком в глаза, он осипшим и простуженным голосом сказал:

— Оклемался, горемычный!? А я, было подумал, что крякнешь!

— Я где? — спросил Краснов, стараясь сквозь щели в бинтах рассмотреть помещение.

— В лагерном лазарете, — ответил мужик в белом халате. — В лазарете лагеря «Искра» управления Севердальстроя НКВД СССР.

— А самолет? — спросил Валерка, смутно вспоминая, что произошло.

— Самолет твой уже оттянули в ремонт. Ты, летун, неделю как без сознания. Мы думали, что ты сандалии завернешь! Больно голову свою ушиб, бедолага! Да! Командир твой приезжал, приезжал касатик, хотел тебя в поселок забрать! Но мы решили тебя здесь пока оставить, уж сильно ты, старлей, был плох, — сказал доктор, закуривая папиросу. — На вот, лучше дерни, это взбодрит, — и воткнул горящую папиросу в рот Краснову.

Тот сухими от жажды губами сжал её и втянул в себя дым. От него голова сделалась какая-то мягкая, словно вата и, отделившись от тела, медленно поплыла по палате. Валерка, прибитый дозой никотина беспомощно положил голову на подушку и, пустив слюнку, крепко заснул.