Я - Русский офицер!

В Валеркиной голове одна идея сменяла другую, изыскивая всевозможные варианты его дальнейших действий. Как он ни старался исключить расправу, все его думки сходились только на этом револьвере. Он уже чувствовал тяжесть оружия в своих руках, чувствовал холодок вороненого металла и представлял, как огромные пули, выпущенные им, просто разорвут на части тела этих непрошеных и наглых гостей.

— Ну что, стерва, собрала свои хотули? — спросил капитан Светлану Краснову.

— Я готова, — ответила Валеркина мать спокойным и ровным голосом.

— Ну, раз готова, то пошли!

НКВДешники поднялись и, пропустив вперед Валеркину мать, собрались, было идти, но…

Валерка как-то спонтанно и абсолютно без слез, бросился ей на шею. В последний раз он крепко обнял ее, прижав к своей груди. Он целовал её щеки, стараясь хоть на минуту, хоть на секунду задержать мать в своих объятиях. В ту же секунду молодой лейтенант грубо оттянул его за плечо, и со всего размаха ударил Валерку в скулу так, что тот упал на пол.

Валеркина мать, видя как здоровый мужик ударил её сына, заорала:

— Что ж вы делаете, люди вы или звери? Он же еще ребенок!

— Прочь с дороги, щенок! Раз ты ребенок, готовься. Завтра поедешь в приют для таких же, как ты. А квартирку мы опечатаем, до особого распоряжения ЧК. Ты понял меня, стервец??? — спросил лейтенант, и когда все вышли, с силой захлопнул за собой двери.

Валерка, вытирая рукой кровь из рассеченной губы, поднялся с пола, но дверь, за которой скрылась спина матери уже закрылась.

В тот миг что-то тяжелое и гнетущее навалилось на него. К горлу вновь подкатился комок горечи, а к глазам слезы.

Валерка вдруг застонал, словно раненый зверь и, упав на колени, стал кулаками бить в паркетный пол, чтобы хоть как-то унять ту боль, что разгорелась внутри его груди. Он скулил, бил руками, катался по полу, но слезы так и не проступали на его глазах. Сколько он находился в этом припадке ярости и скорби, он не знал.

С каждой минутой Валерка слабел и слабел от бушующего в груди горя, да нестерпимой боли очередной утраты. Примерно через час он отключился, словно провалился в черный церковный подвал.

Уже утром, Леди по-привычке бесшумно вошла в квартиру Красновых. Первое, что она увидела, это был Валерка, который скорчившись, неподвижно лежал на полу. Квартира была пуста. Не было в ней ни приветливой улыбки Светланы Владимировны, ни её прежнего тепла. Создавалось такое ощущение, что злая и неведомая сила лишила этот дом своей души и того семейного счастья, которое было здесь еще совсем недавно.

Леночка бросилась к Валерке и, встав на колени, перевернула его лицом вверх. В тот момент она просто не узнала его. Его лицо было серым. Губы вспухли и посинели, а кровь засохла вокруг рта и на подбородке. Ей показалось, что он умер, но тепло его тела говорило, что Валерка еще жив. Ленка похлопала его по щекам и от этих хлопков, Краснов приоткрыл свои опухшие от слез глаза.

— Ты жив, слава богу! Я же так испугалась! Что случилось? Почему ты, на полу? — стала его засыпать Леди вопросами.

Валерка приподнялся и, сев на пол, облокотившись на диван, сказал:

— Ночью, Леночка, приходили чекисты. Они и маму арестовали.

— Как? За что? — сквозь накатившие слезы еле проговорила Ленка, всем сердцем сочувствуя Краснову.

— За то, что она жена врага народа и немецкого шпиона! — сказал Валерка с суровым выражением своего побитого лица.

Он встал с пола и молча прошел на кухню, где над печкой на полке лежали уже его папиросы. Он взял одну в рот и прикурил от зажженной спички. Теперь он остался один. Не было того строгого отцовского внимания и материнского неодобрения его дурной привычки. Он был один, и это чувство было до ужаса, до нестерпимой боли неприятным. Тяжело было сейчас осознавать такую потерю, да и даже думать о ней, как о свершившейся правде.

— Что ты молчишь, ведь надо что-то делать!? — бросилась к нему Ленка, стуча ему в грудь своими маленькими кулачками.

— Что я смогу сделать? Написать дедушке Калинину, поехать в Москву к Сталину? Что, что? Ты, можешь сама сказать, что?

— Я, Валерка, не знаю… Это какое-то недоразумение. Неужели никто не может остановить это?

— Ты бы, поменьше болтала, а то неровен час и тебя за антисоветчину упекут. Ты, лучше в школу иди, а мне нужно найти жилье. Сегодня придут чекисты квартиру описывать и опечатывать. Меня обещали в приют отправить, но я знаю, по статье меня тоже сошлют, куда-нибудь в ссылку.

— А может к нам? — спросила Леди, глядя на него заплаканными глазами.

— А что скажет твоя мать? Жених пожаловал, без гроша за душой… Нет, Леночка, я так не могу. К бабке надо ехать в деревню…

— А как же школа? Как твои полеты? Ведь это же, Валерик, последний год.

— Я не думаю, что в школе меня примут с объятиями. Вон, у Ваньки, тоже арестовали отца и мать. И где теперь тот Ванька? В приют для детей врагов народа отправлен? Нет, Ванька, уже далеко в Забайкалье. Я так не хочу! Это не мое. Я должен, должен стать офицером. Отец должен гордиться мной! Ты это — понимаешь, я ведь обещал?