Я решил стать женщиной

- Да, замуж выйти: Но, если рядом с тобой будет кто-то, и свободное место с тобой будет занято, то этот мужчина пройдет мимо: Для него не будет места: Так зачем заполнять это место тем, кто тебе не нужен? Смотри: Я понимаю, мы сейчас развелись и тебе тяжело без мужчины, и тяжело быть одной, :и свобода у тебя появилась и так далее: Ну пробегаешь ты так за непонятно кем: И всё? Что дальше? Чик-чирик-пиздык ку-ку! Сейчас тебе тридцать, а будет сорок: Шансы твои, ох, как уменьшатся:

- Ой, заечкин: Ты всегда такой зануда! Настроение только портишь, - Маша нахмурилась и занервничала, было видно, что <пиздык ку-ку> её очень напугало. - Всюду тебе надо мораль вставить.

- Когда-то я тебе вставляла не только её.

- Всё, не учи меня. Сама разберусь.

- Хорошо, не учу. Только плохое у тебя начало самостоятельной жизни. Жаль мне тебя:

Зря я это сказала. Мы начали ругаться и обвинять друг друга, и ругались так всю дорогу до самой дачи.

Так мы и ездили туда-сюда. Я уезжала иногда в <город>, так теперь условно назывались и работа, и магазины, и всё, что находилось за пределами дачи, а потом возвращалась в уютный, с двумя своими пусть и бывшими бабами, дом: По участку колесил на велосипеде мой ребенок:, я чувствовала себя здесь хорошо и уютно. Деньги были, от отсутствия работы в депрессии я не впадала, я вообще не склонна была иметь эти состояния. Депрессии у меня были два-три раза за всю жизнь. Один раз когда-то все-таки возникла проблема с помещением в академии, в котором находилась моя студия. Прожив всю жизнь в советские времена и привыкнув, как и все, к <коммунистической> стабильности, я была не готова потерять своё место работы, а работа без большого съёмочного павильона меня никак не устраивала, если бы забрали мои помещения, мне все равно пришлось бы с работы уйти. Я приходила домой угрюмая, садилась перед телевизором и молча смотрела сквозь него в пустоту. Маша кругами ходила вокруг меня. <Ну, Заечкин! Не расстраивайся, попей чайку:>, - безуспешно пыталась она успокоить меня. Я бурчала что-то в ответ и продолжала в крайней апатии к миру молча сидеть перед телевизором. А потом я вспомнила одну волшебную фразу - <Пошло всё на хуй!>. На этом вся моя депрессия закончилась, еще я подумала: <Хуй ли сидеть?>. И стала работать, как лошадь, берясь за любые съемки. Я нашла несколько вариантов других студий с недорогой арендой и даже одну бесплатную, которую мне давала одна префектура. Но все уладилось, раздарив академическому начальству дорогие коньяки, да даже, может быть, не поэтому, проблема улетучилась сама собой.

На даче мы весело провели время до середины или конца июня. На редкие съемки, которые все-таки неожиданно всплывали в летнее время, мы ездили с дачи: Ездили и вечером возвращались. В остальные свободные дни, а их было большинство, я ехала с утра на рынок в Одинцово, покупала шашлык, возвращалась и жарила его. Почти каждый день я пекла пироги и печенье, обычно и то, и другое, потому что я любила свое печенье, а Катя из этого же теста мои пироги с ягодами. Потом поспела вишня, и к нашему недиетическому меню прибавились вареники с вишнями. Растолстели все, я поправилась на семь килограммов и выглядела ужасно. Поправлялась я не так, как хотела бы. Я ничего не имела против толстеющих бедер и попы, но кроме этих мест жир выбирал и другие места пребывания на моем теле. Совсем некстати толстела талия, слава Богу, не обгоняя в размерах жопу и бедра, и у меня всегда быстро поправлялось лицо. Набранный этим летом вес в семьдесят пять килограммов стал рекордным, он меня настолько убедительно испортил, что я избавлюсь от него и никогда больше к нему не вернусь. Женственной и более-менее не коровой при своём росте метр восемьдесят я смотрелась в пределах шестидесяти пяти килограммов.

Приехал из Египта Катин жених <мистер> Соррея или как её ещё все называли Саша. Я уже не ревновала Катю к ней, Катя сама без всякого на нее давления торжественно отреклась от этой своей любовной связи. Мне даже было немножко обидно за Сашу, она так старалась, приложила столько сил для покорения Катиного сердца, но впечатление хорошего парня от неё без усердных её ежедневных ухаживаний быстро развеялось в Катином сознании. Катя опять запела: <Я не лесбиянка, я к Саше никакого отношения не имею, мы просто дружим>.

- Катя, - говорила я, - ты что, забыла, как в Питере, стоя на Исаакиевском соборе, ты говорила, что любишь Сашу?

- Не было такого, не ври, - бессовестно отрекалась от своей любви Катя.

- Так это было всего месяца полтора назад. Ты не можешь этого не помнить. Тебе не стыдно врать? Ты, вообще, замуж за нее собиралась. Не знаю, как, но собиралась.

- Такого не может быть, я такого не говорила, - упиралась она.

- Дословно цитирую: <Катя, ты что, замуж за нее собираешься?> <Не знаю>, - говорила ты, и голову так гордо поднимала и смотрела куда-то вдаль. Тьфу! - я изобразила Катю на Исаакиевском соборе.

- Всё, заткнись, а то получишь, - отвечала она.