Я решил стать женщиной

Помню недавние телевизионные интервью с выставки Энди Уорхолла*, проходящей в Москве. Абсолютно все дружно начинали своё интервью, говоря об этом американском деятеле - <это по-настоящему свободный художник>, с этой фразы начинал чуть ли не каждый. <Ну, какой же он, на хрен, свободный художник?> - возмущалась я, слушая несколько дней эти репортажи. Если всё это его <искусство> изначально производилось им исключительно на продажу, если он в муках и депрессиях лез из кожи, - <как бы ещё так извернуться, чтобы на меня обратили внимание>: - то, конечно, я не считаю это искусством, и мне скучны и абсолютно не интересны произведения Уорхолла. Сама по себе эта продажность абсолютно не страшна и не преступна и не исключает присутствия искусства в продаваемом произведении, так как продажность справедливо можно расценивать, как успех и востребованность, а, значит, это говорит в какой-то степени о качестве этого успешно продающегося творения. Но, когда изначально целью искусства болезненно ставят перед собой его обязательную и громкую продажу: - это, блядь, совсем не искусство, а полная и абсолютная хуйня и наебательство дурного народа, неважно, американского, русского или какого-то другого! Душа должна быть в искусстве, пусть и с надеждой продать её подороже, но обязательно душа должна наполнить нотки, строчки, холстики:, не получается без души делать искусство, и никогда и ни у кого не получится, другого способа делать искусство ещё не придумали. Обмануть можно, что и проделал успешно американский товарищ Энди Уорхолл.

И считала я так потому, что знала я по-настоящему свободного художника Кузю или в этот раз в угоду ему важно назову его Сергеем Кузнецовым. Писал он свои полотна без оглядки на рубль и другие бумажки, без оглядки даже на будущего зрителя: Что он видел вокруг себя, или в себе, или в других: - всё это ложилось на его холсты. И были они красивы:, иногда грубы, иногда странноваты и непонятны, но были они свободны, как парящие в небе птицы, были они свободны, как и он сам, лысый и седой уже, свободный ото всего мира человек. По этим же причинам общаться с ним было чрезвычайно трудно, его не проданная ещё гениальность не сделала его упорядоченным и организованным человеком, и хаос из его головы мощными вихрями окружал его, и я часто обходила его стороной, стараясь не стать жертвой его беспорядочной жизни. Но нужны были вторые руки, и я ему позвонила:

- Кузенька!: - ласково начала я.

- Какой я тебе Кузенька!? - рявкнул на меня он.

- Сергей, ты мне не поможешь, я тут железяки привариваю:

- Электросваркой? Сам что ли? Ты варить умеешь? - удивился Серёга.

- Не умею, но варю. Мне помочь надо: подержать. Не подержишь?

- А когда надо?

- Сейчас, - ответила я. - Я хочу за пару дней закончить. А то съёмки намечаются, а мы работать не можем, вся студия металлом завалена.

- Заезжай тогда за мной, - согласился помочь мне Серега. - Я только сейчас с девушкой, но она уже собирается, уезжает. Заодно копчённой рыбы поешь, я сам закоптил только что.

- Как закоптил? А где? - удивилась я. Я представляла процесс копчения сложным и несовместимым с квартирными условиями занятием.

- Коптильню купил и закоптил, - ответил Серёга, как будто носки постирал.

- У тебя же даже балкона нет. Когда коптят, дым же вроде идёт?

- Я форточку открыл и нормально.

- Ничего себе. А у тебя сейчас Катя Воронцова? - поинтересовалась я. Катя Воронцова была постоянной девушкой Сергея уже несколько лет, но вскоре они расстанутся. Кате надоест неуправляемость, непредсказуемость, неорганизованность своего молодого человека, которому к тому же было уже за сорок пять, а самой ей было на двадцать лет меньше.

- Нет, не Катя. Катька злая стала в последнее время: Да ну её. Анька у меня в гостях, познакомились недавно на выставке.

- И что, опять молодая? - спросила я. Девушки у Сергея были все до двадцати трёх включительно, Катя Воронцова была исключением, превысив этот возрастной порог на целых два года. Что они находили в немолодом уже Сереге? Черт его знает. Может быть, все девушки мечтают стать Музой и, видя художника, ложатся с этой целью в постель с ним. Становятся они таким образом Музами или нет? Надо будет спросить их. - И что, опять молодая? - спросила я, зная уже ответ.

- Двадцать два года: - небрежно и без уважения к девичьей свежести, что-то жуя, ответил Сергей.

- Как тебе удается так? - позавидовала я. - Где ты с ними знакомишься? И почему такие молоденькие липнут к тебе всегда?

- Хуй их знает: Поебаться хотят, вот и липнут, - продолжал жевать Кузя, явно не ценящий, как бы этого следовало, эти свои удачи на любовном малолетнем фронте.

- Ты же не единственный, почему именно к тебе? - не могла я всё-таки понять этого его успеха. - Вот ты, зараза! Прямо расстраиваюсь от зависти.

- Да ладно, заезжай давай.