Я – Распутин

– …ожег меня своими глазищами, я вся замерла аж… А внутри так тепло стало…

Другой старичок на клюке интересовался:

– Как же старец-то излечивает? Силой молитвы, али какие заклинания знает?

Ему отвечали:

– Да православный он. Заклинания-то читать грех большой!

Ясно. Мне предстоит целое представление.

Быстрым шагом я вышел из-за угла и сразу стал крестить народ:

– Господи помилуй! Поздорову ли, православные?

– Григорий, он!

– Распутин, Распутин!

Толпа подобралась, стала напирать. Ослепляюще щелкнули вспышки магния в фотоаппаратах.

– Почто стоите тут, кого ждете? – я взобрался на крыльцо, скинул армяк на перила. А прохладненько так! Солнышко зашло за тучки – переменчивая питерская погода показала свой обычный норов.

– Благослови нас, отец родной!

– Помоги деньгой!

– Исцели, исцели!

Просьб о лечении было больше всего.

– Не я врачую, лишь Бог. Через молитву святую! Ежели и правда хотите оздоровиться, помните! Исцеления телесного без духовного не бывает! Молитесь, причащайтесь да исповедуйтесь. И не грешите.

– Благослови нас, святой человек!

Толпа еще что-то кричала, но я затянул «Царь Небесный» – третью из тех молитв, которые знал более-менее:

– Царь Небесный, Утешитель, Дух истины, везде сущий и всё наполняющий…

Народ дружно подхватил.

Молились мы в унисон, и на последних словах выглянуло солнце. Луч света появился сначала на крыше дома, спустился на крыльцо и, наконец, попал в толпу. Никаким чудом это, разумеется, не было, но люди решили иначе.

– Свят, свят! – раздались возгласы.

Я перекрестил всех, зашел в дом. Можно сказать, даже сбежал.

Внутри уже ждала бледная Лохтина. Пока меня не был, Ольга переоделась в темное платье, накрылась платком. Женщина схватила мою ладонь, стала целовать.

– Ольга Владимировна! – я попытался отнять руку, но какое там…

– Прости, отче! – шептала она. – Согрешила я утром, не удержалась! Бес в меня вселился. Грех это – святого соблазнять!

– Я не святой! – почти выкрикнул я.

В прихожую заглянул широкоплечий бородатый мужик в хорошем шерстяном костюме. Его глаза навыкате смотрели на нас с испугом.

– Слышу шум, а драки нет, – пробасил гость, потирая рваный шрам на щеке.

– Кто ты? – невежливо ответил я, наконец выдергивая руку у Лохтиной.

– Это сосед наш, по даче. Капитан Стольников… – представила мне мужика хозяйка. – Дело у него до вас, Григорий Ефимович. Важное…

– Не до дел мне сейчас. – Общения с толпой хватило с лихвой. Хотелось покоя.

– Не откажи, отче! – губы капитана задрожали. – Умираю я!

Я оглядел здоровенную фигуру Стольникова. Не похоже, что он умирал. Разве что рак какой внутри. Так тут я не помощник.

– Духовно погибаю… – добавил капитан. – Сил нет, хоть в петлю лезь!

– Ну пойдем в гостиную, – тяжело вздохнул я, повернулся к Лохтиной. – Ольга Владимировна, нам бы чайку.

– Сейчас все будет, прислуга уже вернулась.

Как только мы расположились в гостиной, кукушка в часах прокуковала дважды. Время обеда, а в желудке пусто.

– Измучило меня мое горе, отче.

– Не священник я, не рукоположен.

– Так даже лучше… – покивал Стольников. – Был я у попов в лавре и вообще… Обошел все главные монастыри. Нигде мне не захотели помочь, везде гнали бородатые вороны.

– Какой же грех на тебе? – удивился я.

– Смертный… – повесил голову мужчина. – Ольга Владимировна сказала, что я капитан. Но на самом деле я в отставке уже пять лет как. До этого работал в одесском пароходстве. Возили каторжан на Сахалин.

– Их разве не железной дорогой отправляют?

– Дорого и долго, – пояснил Стольников, – морем быстрее. Как открыли Суэцкий канал, так наши корабли начали возить кандальников. Тот рейс сразу не задался. Сначала котел сломался. Пока чинились, пропустили свою очередь в канале. Жара стояла невообразимая. Прошли Суэц, Аден, Коломбо, что на Цейлоне. Малаккским проливом добрались, наконец, до Южно-Китайского моря. И тут нас шторм накрыл. Да такой, каких я ранее не видывал. Мотало туда-сюда два дня. Не видно ни зги и ветер все усиливается. Котел опять сломался, нас понесло на рифы. Смотрю по карте, не вырулить нам. Как ударились носом, я сразу дал команду спасаться. Спустили с трудом шлюпки, а каторжане будто почувствовали – долбят в трюме, кричат. Жалобно так, сердце разрывается.

Капитан повесил голову, к чаю, что нам принесла прислуга, даже не притронулся.

– Нет в том твоего греха… – я тяжело вздохнул. – На все воля Бога.

– Так это еще не все… – Стольников потер лицо руками, продолжил: – Я уходил последним, открыл замок на люке трюмном и сразу в лодку прыгнул. Отходим, а они высыпали на палубу. Корабль-то уже погружается, на правый бок его заваливать начало. Каторжане в воду и к нам.

Тут уже и у меня внутри похолодело, а капитан и вовсе закрыл руками лицо. Плечи вздрагивают.

– Ну-ну…

– Мы их веслами по головам, а они цепляются за борта, молят…

Стольников заплакал. А я даже и не знаю, что делать. Как утешить этого здоровяка?