Я проснулся

– Он проснулся!!! – сразу же резануло по ушам.

Я не видел ничего. Свет. Только свет и звуки. Звуки ничего хорошего не предвещали, так как по ним легко было понять, что моего просыпания, тут явно ждали. А вот к добру это или худу я понять не мог, так как ничего не видел.

– Милый брат! Ты ожил! Хвала богам, ты опять снами! – раздался мелодичный женский голос.

– Сын мой, я уже потеряла все надежды! Хвала богам! Ты сильный мальчик, ты достоин фамилии Гросс.

Заботливые и нежные женские руки помогли мне сесть в кровати и принялись меня умывать. Тепло исходившее от этих рук приносило в душу успокоение и покой. Все мысли по поводу этого мира улетучивались пропорционально касаниям.

– Тебе не больно Алмерт? – голос принадлежал той женщине , что назвала меня сыном. Маме.

– Как ты себя чувствуешь, милый брат?

– Нормально. В приделах допустимого, – первые слова давались с трудом, застревали в горле и обжигали небо.

Я словно учился говорить заново, но подсознание глаголило мне, что я умел это делать и раньше.

Стоп!

Только сейчас я осознал, что голоса моих родных находятся слишком далеко, чтоб эти заботливые руки принадлежали им. Я повертел рукой и сопоставил ее длину с примерным расстоянием до говоривших. Получалось ни как не меньше трех или четырех длин моей руки.

Я урод и руки у большинства существ моего вида больше чем у меня? Говорившие не являются моими физиологическими родителям? Мысли лились потоком, пока зрение по не многу не начало ко мне возвращаться. Руки по-прежнему занимались со мной утренним моционом, а голоса что-то радостно бубнили в стороне, но что именно я уже не старался понять, ибо был занят своими мыслями.

Зрение возвратилось не быстро. Сначала я увидел очертания людей и еле различимые краски.

Их было трое. Три женщины. Две стояли в стороне от меня, а третей, находившейся у моей постели как раз и прилежали нежные руки. Руки у всех были одинаковые. Примерно равные по длине моим, что не могло не радовать. Во-первых, от осознания, что я все же не урод, во-вторых, от понимания, что родные все же, скорее всего мои физиологические родственники. Только назревал вопрос: Почему они не подходят сами ко мне и не спешат помочь?

Я Болен? Я заразен?

Мать и сестра вышли из комнаты, так и не прикоснувшись ко мне.

Но девушка, что сидит вблизи, не одета в какой-то защитный костюм. Ее не жалко?

– Я заразен? – Спросил я вслух.

– Нет, господин, что вы, – милая барышня вспрыснула в возмущении.

– Тогда почему мать моя и сестра не обняли меня? Почему держались так холодно и на расстоянии?

– Как почему? – всплеснула руками собеседница. – Все согласно условиям этикета.

– И в чем же заключается этот этикет? Что родной матери нельзя подойти и поцеловать свое чадо? Помочь ему разлепить глаза?

– Ну, вы скажите господин… Зачем матери помогать вам? На это есть рабы, такие как я. Ваша матушка и так проявила немыслимую любовь к вам, засвидетельствовать свое почтение тем, что пришла. Могла бы и просто кого-нибудь кликнуть, да послать осведомиться о ваших делах.

Вот тебе здрасти. Проснулся, стало быть. Тут оказывается, матери не бегут к своим детям вприпрыжку, норовя облизать их с ног до головы, даже если это чадо уже имеет почти взрослых детей, а посылают узнать рабов. Ну да делать нечего, не мы выбираем мир и родителей, так что придется привыкать. А самое главное, нужно как можно меньше показывать, что я ни только не помню про этикеты, но и не представляю, даже как меня зовут.

– Прости, пожалуйста, что-то у меня с памятью такое… Тут помню, а тут не помню…

– Что вы господин! – глаза у бедной девушки расширились так, словно с моих губ слетели не слова, а шипящие и плюющиеся ядом аспиды. – Не надо извинений! Не дай Великий Мерс, кто-нибудь услышит! Господин никогда не должен просить прощения или оправдания у своих, да и у чужих рабов. Это основы миропорядка и морали! – она с усердием ткнула пальчиком вверх.