Я пришел дать вам волю

– Двенадцать стругов! А десять, самых надежных, у нас за спиной. Разделились они – подвох зачуяли. Мы-то насилу головушки свои унесли. Двух казаков с собой прихватили. От этих не было никого? – Скрипицын кивнул в сторону разинцев с Черноярцем, которых воевода запирал в Волге.

Воевода помолчал.

– Рази ж они не все прошли?

– Скоро пришлют посыльщиков. Послухай, что плести будут! Скажут, раздор вышел: Стенька в десять стружков к Теркам ушел, а эти вроде на милость идут. Ворье хитрое… Мы двоих прихватили – приставных к нам. Слава те господи! А уж про нас, князь, и не подумал? Стенька посулился самолично задавить нас…

– Во-от, – понял наконец воевода. – С вами рази чего сделаешь! – Обидно ему сделалось – так все ладно обдумал, так все сошлось в голове, и надо теперь все переиначивать, все ломать и снова собираться с мыслью и духом. Так резко различаются русские люди: там, где Разин, например, легко и быстро нашелся и воодушевился, там Львов так же скоро уронил интерес к делу, им овладела досада. – А попробуем?! – вдруг вяло оживился он. – Их же меньше. Да мы теперь знаем про ихнюю хитрость. А?

Сразу ответили в несколько голосов:

– Что ты, Семен Иваныч!

– Нет, князь! Господь с тобой!..

– Они как кошки. Им только дай ночью бой затеять. Любезное дело… Они и месяц-то казачьим солнышком зовут.

Опять с воды послышались шум и голоса. Опять, похоже, пришлые.

– Кто?! – окликнули с воеводского струга.

– Есаул Иван Черноярец! К воеводе.

– Зови, – велел князь. – Запалите огонь.

Никита с Кузьмой отошли в сторонку – из светлого круга. Иван поднялся на струг, поклонился воеводе.

«Теперь Стенька не даст, сколько мог дать, запри я его в Волге, – подумал князь Семен. – Воистину, казаки обычьем – собаки».

– Ну? – спросил князь строго. – С чем пожаловал?

– Челом бьем, боярин, – заговорил Иван. – Вины наши приносим великому государю…

– Вы все здесь? – нетерпеливо перебил князь.

– Нет. Атаман наш в десять стружков ушел к Теркам.

– Чего ж он ушел? Вины брать не хочет?

– Убоялся гнева царского…

– А вы не убоялись?

– Воля твоя… Царь нас миловал. Нам грамотку вычли.

– А не врешь ты? Ушел ли Стенька-то? – Теперь князь открыто злился; особенно обозлило вранье есаула, и то еще, что есаул при этом смотрит прямо и бесхитростно. – Ушел ваш атаман?! Или вы опять крутитесь, собаки?! Ушел атаман?

– Вот – божусь! – Иван, не моргнув глазом, перекрестился.

– Страмцы, – сказал князь брезгливо. – Никита!..

В круг света вошел Никита Скрипицын, внезапный и веселый.

– Здоров, есаул! Узнаешь?

Иван пригляделся к послу, узнал:

– А-а… – И поник головой, даже очень поник.

– Чего ж ты врешь, поганец?! – закричал князь. – Да ишо крест святой кладешь на себя!

– Не врали б мы, боярин, кабы вы первые злой умысел не затаили на нас, – поднял голову Иван. – Зачем с моря отсек? В царской милостивой грамоте нет того, чтоб нас окружить да побить, как собак.

– Кто вас побить собирался?

– Зачем же с моря путь заступили? Зачем было…

– Где атаман ваш? – спросил воевода.

– Там, – Иван кивнул в сторону моря. – За спиной у вас… Ты, воевода, будь с нами как с ровней. А то обманываешь тоже, как детей малых. Даже обидно, ей-богу… И ты, служилый, ты же только грамоту нам читал: рази там так сказано! Кто же обманом служит!..

– Пошли к Стеньке! – заговорил князь. – Пускай ко мне идет без опаски: крест целовать будете. Пушки, которые взяли на Волге, в Яицком городке и в шаховой области, отдадите. Служилых астраханцев, царицынских, черноярских, яицких, – отпустить в Астрахани. Струги и все припасы отдать на Царицыне. Посылай.

– Я сам пойду, чего посылать…

– Сам тут побудешь! – резко сказал воевода. – Посылай.

Иван подумал… Подошел к краю струга, свесился с борта, долго что-то говорил казаку, который приплыл с ним и сидел в лодке. Тот оттолкнулся от струга и исчез в темноте.

Воевода меж тем рассматривал стариков – Стыря и Любима, коих подвели к нему, – он велел. Вступил в разговор с ними.

– Куда черт понес – на край света? – с укоризной спросил князь. – Помирать скоро! Воины…

– Чего торописся, боярин? Поживи ишо, – сказал Стырь участливо. – Али хворь какая? – Старики осмелели при есауле: слышали, как тот говорил с воеводой – достойно. Особенно осмелел Стырь.

– Я про вас говорю, пужалы! – воскликнул князь.

– Чего он говорит? – спросил дед Любим Стыря. Стырь заорал что было силы на ухо Любиму:

– Помирать, говорит, надо!

– Пошто?! – тоже очень громко спросил дед Любим.

– Я не стал про то спрашивать!

– Э?!

– Я враз язык прикусил! Испужался!

– А-а! У меня тоже в брюхе чего-то забурчало. Тоже испужался!

Воевода сперва не понял, что старики дурака ломают. Потом понял.

– Не погляжу счас, что старые: стяну штаны и всыплю хорошенько!

– Чего он? – опять спросил дед Любим громко.

– Штаны снимать хочет! – как-то даже радостно орал Стырь. – Я боярскую ишо не видал!? А ты?

– Пошли с глаз! – крикнул воевода. И топнул ногой.

Он, может, и всыпал бы старикам тут же, не сходя с места, но дело его пошло вкось, надо теперь как-то его выравнивать – не злить, например, лишний раз Стеньку: за стариков тот, конечно, обозлился бы.

***