Я превращаюсь в дождь

Олеся расстегнула куртку, смотала с шеи шарф и поймала еще один Ларин взгляд, на этот раз въедливо-озадаченный.

– Это у тебя что?

– Где?

– На шее. – Лара произнесла эти слова медленно и четко, поморщилась брезгливо.

– На шее?

С какой стороны, Олеся определила не только по направлению взгляда. Ладонь поднялась неосознанно, накрыла то самое место, к которому вчера прикасались чужие губы, и сразу скользнула вниз, словно испугалась, что выдала тайну неосторожным движением.

– Ага, именно там, – презрительно подтвердила Лара. – Засос? Да?

– Чего, серьезно? – Егор моментально оказался рядом. – Я тоже хочу посмотреть. – Он протянул руку, отодвинул Олесины волосы, уставился с удивлением и любопытством, как будто действительно ничего не знал, уточнил у Лары: – Думаешь?

Но та его не слышала.

– Это теперь в больницах в обязательные процедуры входит? – поинтересовалась она зло и холодно, глядя Олесе в лицо.

Но тут опять вмешался Егор:

– Это ты о чем сейчас? Какие больницы?

Лара опять не удостоила его вниманием, не стала отвечать, даже не посмотрела в его сторону, выдохнула сердито, стиснула зубы, так что стало хорошо заметно, как напряглись мышцы на лице. Потом резко развернулась, зашагала к лестнице.

А Олеся почти не слышала разговора, не вникала в происходящее, потому что пальцы Егора, отодвинув волосы, не отстранились, легли на шею, обжигали касанием. Но он сам будто не замечал этого, проводил Лару взглядом, недоуменно пожал плечами и только тогда убрал руку. А потом произнес с невозмутимым видом:

– Долго тут стоять собираешься? Сейчас звонок будет.

И не стал дожидаться, ушел. А звонок прозвенел не совсем уж «сейчас», Олеся успела переодеться, дойти до нужного кабинета, даже усесться на место. А еще успела услышать разговор за спиной.

– Никто вчера не спрашивал, почему меня нет? – поинтересовался Леха у друга, но тот ответил вопросом на вопрос:

– А тебя разве не было?

– Ты и не заметил? – усмехнулся Томилин.

– Я тоже вчера не приходил, – признался Егор.

– И почему?

Короткая пауза заставила Олесю напрячься, взволновала ожиданием: «Скажет?»

– Паше помогал.

– А-а! – с пониманием протянул Леха. – А меня родители дома оставили. Они шкаф купили, сами ушли на работу, а я, как идиот, сидел. Сначала ждал, когда привезут, потом – пока соберут. Хотя я не против лишний раз школу загнуть. Тем более если родители сами разрешают.

Тут Олеся почувствовала легкий тычок в руку, и следом раздалось, обращенное уже к ней:

– Лесь! Никто вчера про меня не спрашивал?

Вот тогда и прозвенел звонок, заполнил все уголки школы громкой электронной трелью. Вовремя. И не пришлось отвечать, потому что в кабинет сразу вошла Светлана Сергеевна, сообщила с порога:

– Сегодня начнем с самостоятельной.

А после уроков опять объявилась Лара. Она поджидала Олесю в одном из небольших дворов, посреди которого торчал кирпичный прямоугольник трансформаторной будки. На серых металлических дверях сияли предупреждающие ярко-желтые треугольники с черными росчерками молний.

– Иди сюда! – проговорила Лара. – Дело есть.

Неужели опять собирается выспрашивать? Только Олеся все равно не будет ей ничего рассказывать. Пусть думает что хочет.

– Я не могу, – мотнула головой. – Тороплюсь.

– Куда же это? – прищурилась Лара. – Или, точнее, к кому? – И еще мгновение назад изогнутые в ухмылке губы выпрямились в прямую жесткую черту, и взгляд резанул холодом. – Иди сюда, я сказала! – выкрикнула Лара, но подскочила сама, схватила за ворот куртки, дернула к себе, с тропинки на узкую полоску асфальта, окружавшую будку, а потом толкнула в грудь изо всех сил.

Олеся впечаталась спиной в кирпичную стену. И затылком. В глазах на мгновение потемнело, и пальцы ослабли, выпустили ручку сумки. Та плюхнулась под ноги, и Лара отшвырнула ее пинком, опять вцепилась в Олесину куртку, только теперь двумя руками, прорычала в лицо:

– Ты же клялась, что у тебя с Томилиным ничего нет. Ты же мне обещала. Это так, да? Ничего нет?

Она опять сцапала ворот, рванула за него, словно пыталась отодрать его, добраться до шеи и, как в доказательство, ткнуть в оставшийся след. А вместе с курткой прихватила волосы. Тонкие иголки боли впились в Олесину голову, ворот вдавился в шею сзади. Ладони скользили по кирпичной кладке, чтобы хоть как-то удержаться и не завалиться на бок.

Это был даже не страх. Беспомощность. Мысли растерянно метались, и тело не слушалось. Как тогда, в детстве. Когда мама трясла ее и испуганно кричала: «Не молчи! Ну скажи хоть что-нибудь!» Но то была мама, а сейчас ведь совсем не обязательно терпеть. А что делать?

Олесе не приходилось драться, и давать сдачи не приходилось. Она никогда в жизни не оказывалась в подобных ситуациях, не знала, как поступить. Пыталась хоть что-то произнести, но Лара не желала слушать.

Не желала, ничуть. Лара хотела совсем другого: выплеснуть свое отчаяние, обрушить на кого-нибудь постороннего. Чтобы не только ей было нестерпимо больно.

– А ведь такую недотрогу из себя корчила! Размякла, да? Повелась. Специально в школу не пошли? Пока никого дома нет…