Я помню...

В начале лета 1919 г. было Ярославское восстание и в Костроме было не особенно спокойно. Была слышна отдаленная артиллерийская канонада. В теплые дни в воскресенья мы выходили на крышу высокого здания Химико-технического училища и грелись на солнце. Бывало, Некрасов разуется и босиком обойдет по перилам, ограничивающим крышу, все здание. Нас брала при этом оторопь.

Где все эти ребята теперь? После 1922 г., когда мне еще раз удалось встретиться и даже пожить вместе несколько месяцев с ними, я об них ничего не слыхал.

В последние месяцы житья в Чижовском общежитии зимой 1919–1920 гг. почти все ребята, как и я, работали в различных учреждениях и приходили домой лишь после 4 часов и как могли веселились, несмотря на скудный паек и питание. Иногда, впрочем, нам везло. Однажды зимой 1919/20 г. мы откуда-то достали целый мешок ржаной муки и затеяли сами печь хлебы. Вспомнили, как это делали мамаши, и замесили. Показалось жидковато, добавили еще муки. Оказалось, что наша объемистая посудина мала для затеянного предприятия. Выручила нас пришедшая убирать наше общежитие тетя Настя. Обругав нас дураками и вдоволь поворчав, она замесила хлебы, и рано утром на другой день мы пировали на широкую ногу.

Служба в ГОСКОНе давала мне хотя и небольшой, но все же заработок. Я даже несколько приоделся. Купил себе поношенный ватный пиджачок серого сукна и в нем щеголял, с ним же пошел в армию. Зимой я даже купил себе (первые в жизни) штиблеты, чем был очень доволен.

Так быстро мчалась жизнь. Днем в ГОСКОНе, вечером в техникуме. По воскресеньям мы отдыхали, гуляли по городу. Казалось, что никаких грозовых облаков на горизонте нет.

Но вдруг разразилась гроза и вся моя «налаженная жизнь» закончилась. Я очутился перед совершенно неведомым будущим. Пришлось расстаться с Костромой и, как оказалось, почти навсегда.

ЧАСТЬ II (1920–1935 гг.)

Призыв в Красную Армию

В начале марта 1920 г. я чувствовал себя достаточно опытным и вполне сознающим ответственность помощником контролера Государственного контроля, только что преобразованного в Рабоче-крестьянскую инспекцию. Я уверенно выполнял свои обязанности. С грехом пополам продолжалась учеба в техникуме. Жизнь текла размеренно своим чередом и казалось, что вот-вот условия жизни постепенно улучшатся и будет совсем хорошо.

Отец в это время, уже проживший несколько месяцев после переезда на новом месте в селе Пречистое в 17 верстах от Судиславля, заканчивал с семьей первую тяжелейшую зиму на новом месте. Правда, уже безвыходного голода семья не испытывала, в деревне все же можно было выпросить немного продуктов на день и даже на недельку.

Около 10 марта 1920 г. установившийся порядок жизни был внезапно прерван. В Костроме на заборах и на витринах появилось объявление: «Да здравствует 1901 год в рядах Красной Армии!» Это объявление означало неожиданный призыв в армию. Мне только что стукнуло 18 лет и имелись надежды, что наш призыв состоится только через год, когда я как студент старшего курса буду иметь право на отсрочку. В марте 1920 г. надежд на отсрочку не было никаких. Да и какие надежды? Шла гражданская война. Порой было даже неясно, чья возьмет. Вокруг Москвы оставалось уж не так много места, все кругом было занято белыми деникинцами, врангелевцами, колчаковцами и другими прочими. Пришло для меня время завершать костромское житье и отправляться в необъятные просторы России в полнейшую неизвестность. Прежде всего, сходил за Костромку к тетке Авдотье. Она не без юмора комментировала события гражданской войны, ругала «Стульчака» (Колчака) и прочих. Поплакала, по своей доброте, когда узнала, что меня призывают в армию.

Отпросился в отпуск в Гос. РКП, сбегал за 60 верст в Пречистое повидать мать, отца и семью. Посмотрел на их в общем полудикую жизнь в полухолодной избе, освещавшейся по вечерам лучиной. Попрощался. Было страшно грустно, как будто прощался навсегда.

Сейчас я не помню уже процедуру призыва в Военкомате, кажется, ничего примечательного, что можно было бы запомнить, не было; все дело свелось к занесению в списки. Потом построили, дали указания, когда явиться на отправку. Вместе со мной были призваны некоторые ребята из нашего Чижовского общежития. Помню Петра Скороходова, были и другие.

Недавно я обнаружил в своих старых бумагах сохранившийся каким-то чудом призывной листок на желтой бумажке. Истершийся от времени, он сохранил лишь немногие данные. Датирован он 23 марта 1920 г. Далее стоят загадочные цифры: 28/28. Далее — «по списку — 46», «категория №…» (дальше неразборчиво), «Фамилия Фигуровский. Куда назначен: в Москву. Часть войск 5 зап. Полк». На обороте, кроме того, надпись: «Пропуск» и неразборчивая подпись.