Я помню...

В начале 1917 г. мы занимались в семинарии все же почти обычным порядком, если не считать, конечно, изменений, вносившихся войной и разрухой. Шел Великий пост. Каждую среду и пятницу перед занятиями мы шли в семинарскую церковь на «преждеосвященную» обедню. Слухи о событиях в Петербурге (Петрограде) до нас доходили, но пока не вызывали в семинарской среде «брожение умов». Газет в семинарии не полагалось. Мы только мельком слышали таинственные разговоры старшеклассников о «конституции» и прочем.

14 февраля, помнится, была среда. Утром вся семинария собралась в церкви. Пели преждеосвященную обедню. Я был на хорах, окнами выходивших на Волгу. Семинарист — знаменитый бас, стоял посредине церкви и мощным голосом выводил «Да исправится молитва моя». Все шло обычно. И вдруг через окно мы увидели, как с противоположного берега Волги на лед спускается большая толпа, впереди которой развевается большое красное знамя. Мы все от неожиданности забыли, что надо петь, и напряженно глядели на Волгу.

Хорошо, что регент, сам удивленный зрелищем, быстрее замахал камертоном и мы «отхватили» остаток обедни, к удивлению стоявших внизу и ничего не знавших семинаристов. Обедня закончилась приблизительно тогда, когда толпа с красным знаменем приблизилась к нашему берегу Волги. Сразу узнали о всем все семинаристы и заволновались.

В конце обедни в церковь вдруг явился сам ректор Чекан и прошел в алтарь. Когда кончилась обедня и семинаристы уже стали расходиться, он вышел на амвон и сказал нам речь: «Любезные воспитанники, помните 1905 год, помните, сколько тогда погибло народу, сколько людей оказалось в тюрьмах… Несколько семинаристов попали тогда по глупости… Не ходите на улицу..!» Он говорил не более 5 минут в этом роде. Но вместо успокоения речь ректора вызвала крайнее любопытство и произвела совершенно противоположное действие на семинаристов. В рядах раздался громкий шепот: «Революция!».

Сразу же по выходе из церкви, стихийно в коридорах стали собираться толпы семинаристов, громко обсуждавших события. Знатоки передавали, что в Петрограде произошла революция и т. д. Все стихийно бросились к раздевалкам, в попытке одеться и выйти на улицу, чтобы своими глазами посмотреть, что делается. Но сторожа в раздевалках, очевидно, получили «инструкции» и не давали нам одеться. Появился инспектор с помощниками и несколькими преподавателями на помощь сторожам.

Множество ребят сгрудилось возле окон классов и занятных комнат второго этажа, выходивших к Волге. Демонстрации рабочих завода металлических изделий «Пло» уже не было видно. Но вот показалась огромная колонна солдат в строю, проходивших мимо здания семинарии. Через форточки ребята стали переговариваться с солдатами, крича: «Идите к нам, сюда!» Но тут же мы увидели, как сторож Василий вышел из боковой двери (слева от нас) — единственного выхода из семинарии (стесненной солдатами) к калитке, закрыл ее и повесил огромный семинарский замок. Выход из семинарии был закрыт.

Раздались звонки, зовущие на уроки. Но никто не шел от окон. Вдруг все стихийно снова бросились к раздевалкам в надежде взять их приступом (шкафы с шинелями). Но инспектор и преподаватели, взявшись за руки, преградили нам путь. Тогда через форточки ребята закричали солдатам: «Нас не пускают… давайте, помогайте..!» Несколько солдат перелезли через высокую ограду. За ними бросились другие солдаты. Некоторые из них сразу же взялись за замок на калитке и взломали его. Дверь в помещение семинарии также оказалась закрытой. Тогда солдаты начали бить по ней прикладами. Ее пришлось открыть, и через несколько минут большая толпа солдат оказалась в помещениях семинарии. Появился сам ректор. Преодолевая шум, он взывал к семинаристам: «Любезные воспитанники, не ходите на улицу… убьют».

Какой-то солдат подошел к ректору и, взяв винтовку под мышку, сложил руки горстью и попросил благословения. Получив его, он сказал: «Батюшка, отпустите их…» Но ректор снова начал: «Любезные воспитанники…» В это время к нему подошел другой солдат и, взяв винтовку «на изготовку», он громко рявкнул: «Если не отпустишь ребят, выпущу кишки!..», или что-то в этом роде. Все мы за всю семинарскую жизнь получили впервые удовольствие, увидев человека, который ни во что не ставил нашего ректора. Солдат, между тем, продолжил угрожающую речь, прибавив что-то вроде «старого черта». Ректор, видимо, перепугался и махнул рукой. Все мы бросились к шкафам раздевалки и через какие-нибудь пять минут уже строились колонной на улице. Кое-кто затянул песни. Не дожидаясь остальных семинаристов, которые продолжали выбегать из калитки, мы тронулись к Молочной горе. Возбуждение было необычайное. Но песни, которые запевали в толпе, были совершенно неподходящие. И, наконец, нашелся один, начавший «Смело, товарищи, в ногу…». И оказалось, что эта совершенно запрещенная песня знакома многим. Мы направились к памятнику Сусанину.