Я помню музыку Прованса

Отец любил свое дело, и в его лавку приходили даже издалека. С клиентками он был галантен, к их детям – внимателен. С его лица не сходила улыбка, даже когда неуклюжие малыши опрокидывали коробки с шурупами и переворачивали все вверх дном на полках. «Хорошего дня, мадам!» – и его губы слегка касаются руки покупательницы. «Милая шляпка!» – и конфетка опускается в карман ребенка.

Поглаживая усы, он окидывал взглядом магазин, как любуется своей империей маршал, объезжая ее с инспекцией. «Каждая вещь на своем месте, каждое место – для определенной вещи», – бормотал он, выравнивая по линейке коробочки с гуталином. Под Рождество он проводил инвентаризацию, склонив лысеющую голову над гроссбухом и цокая языком. А я сидела в углу, затаив дыхание, и молилась, чтобы ему не попалась сломанная кукла, или облезлый оловянный солдатик, или плюшевый мишка с разошедшимся на животе швом. Зря старалась! Каждый год отец клал под елку непроданные испорченные игрушки, из-за них моя комната была похожа на средневековый Двор чудес[5].

Отец ругал меня: «Было бы на что жаловаться! Деревенские дети и апельсину радуются!»

Я скрепя сердце молчу. Апельсин гораздо лучше одноглазого медведя.

4

Джулия ставит машину возле белого здания и делает глубокий вдох. В каком состоянии бабушка? Положив руки на руль, Джулия собирается с силами. Она думает об отце. Сейчас он, должно быть, спит. Впервые она злится, что отец устроил свою жизнь по ту сторону океана. Дочери его отчаянно не хватает.

Джулия входит в залитый солнцем холл. В углу вещает телевизор. Миниатюрная старушка сидит в кресле и вяжет, на коленях у нее кошка. Рядом маленькая компания играет в карты. У всех на головах шерстяные шапочки. Толстые и пестрые. А на улице довольно тепло. Через приоткрытое окно врывается легкий ветерок. В саду копаются две рыжие курицы. Что это за место? Джулия встречается глазами с вязальщицей, та ей подмигивает, и Джулия невольно улыбается. Появляются два старика:

– Пьеро! Неужели это ты!

– Фернан? Ну и ну! Что ты здесь делаешь?

В объятия толстяка со слезами на глазах падает худой верзила в вельветовых штанах, протертых на коленях, и с пучком седых волос на недобритой щеке.

– Сколько лет прошло? Шестьдесят, не меньше?

– Не верится! Как вчера это было!

Толстяк, приложив руку к уху, просит повторить. Открываются двери лифта. Выходит пожилая женщина в поношенном пальто и длинной юбке. У нее все серое – от туфель до цвета лица. Джулия застыла, лицо кажется ей знакомым.

– Люсьена?

Бабушкина подруга детства не сильно изменилась. Строгий пучок, компрессионные чулки, затхлый запах нафталина. Люсьена не здоровается, качает головой, глядя на стариков:

– Как же грустно видеть здесь Жанину… Я прихожу сюда каждое утро. И каждое утро один и тот же цирк!

Джулия обнимает ее. Люсьена добавляет, будто о самой себе:

– Да, старость – не радость! Как это все печально…

Старики никак не могут прийти в себя. Низенький при каждой фразе хлопает себя по ляжке в совершенном восторге от встречи со старым другом.

– Как поживаешь? – спрашивает Джулия. – Я приехала вчера и…

Люсьена перебивает:

– Это я ее нашла. В саду, возле бельевой веревки. Как же так…

Она в расстройстве смотрит вдаль. Джулия не успевает ответить, как Люсьена восклицает:

– А вот и командирша! Убегаю. Если останусь – свихнусь.

Подходит медсестра лет пятидесяти, полная и жизнерадостная. Глаза так и сверкают. Джулия оборачивается – Люсьены уже и след простыл.

– А вы – внучка Жанины!

Джулия краснеет от удивления.

– Меня зовут Элиана. Вам разве не говорили, что вы на нее похожи? Идемте, я вас провожу.

Джулия идет за ней в лифт.

– У вас тут весело.

– Это точно. В первый раз все удивляются. Дом престарелых ничем не хуже клуба, вы уж мне поверьте. Надо только получше присмотреться. У нас есть такие кадры! Те двое, Пьеро и Фернан, вместе воевали, когда им было по восемнадцать, и случайно встретились здесь.