В зеркале заднего вида Джулия встречается взглядом с Феликсом. Он даже не представляет, какая драма разыгрывается в этот момент. Жанина потихоньку подпевает. Без прежнего задора – это шепот, тихая жалоба, звучащая вдалеке. Ее мысли не здесь. Пока Фреэль поет своим хриплым голосом, сидящих в машине переполняют эмоции.
В твоих нежных рукахМое сердце смеется,Не будь тебя со мною,Как могла бы я жить?Время остановилось. Машина не едет, а парит среди облаков, покачиваясь в такт томной мелодии, которую выводит скрипка. Жанина подпевает вполголоса, словно про себя.
На последнем припеве Джулия чувствует комок в горле. Ей хотелось бы вернуть летние вечера под звездами, и чтобы бабушка вновь и вновь ставила эту пластинку, утопая в воспоминаниях. Джулия хотела бы поменять иглу патефона и переписать историю. И не лишать бабушку такого глубокого переживания.
Песня кончается. У Джулии блестят глаза. По морщинистой бабушкиной щеке бежит слеза. Жанина берет внучку за руку, вглядывается в ее лицо. Это тот самый взгляд, которым бабушка смотрела на нее до болезни.
– Дорогая моя, эту песню подарил мне тот, кто был любовью всей моей жизни.
Изумленная Джулия пытается на лету поймать бабушкины воспоминания.
– Ты о ком, о дедушке?
Джулия знает, что Жанина говорит не о дедушке. Знает и всегда знала, хотя и не могла объяснить. Но разум покидает Жанину. Снова этот отстраненный взгляд. Она качает головой и с грустным видом заключает:
– Так печально, милая моя…
Мне скоро девяносто, и в одном я уверена – ничто в этой жизни не происходит случайно.
Поверь, моя милая, что-то или кто-то разбрасывает на нашем пути встречи и испытания, которые при ближайшем рассмотрении обретают совсем другой смысл. Надо только надеть правильные очки и набраться терпения. Невзирая на все печали и горести моей жизни, я неисправимая оптимистка. Нет худа без добра.
Помни об этом, моя дорогая, когда будешь читать этот дневник. Следи за знаками.
В день, когда мне исполнилось восемь лет, маму положили в парижский госпиталь Валь-де-Грас. У нее были больные почки. На несколько недель я осталась с отцом. Я боялась за свою горячо любимую маму, но врачи уверяли, что все будет хорошо.
С отцом жилось совсем не весело. Мама поручила соседкам готовить для нас еду. Каждый день в дверь звонит старая Жослина. Каждый день отец курит трубку в гостиной, читая газету. Восхищенная неизменной любезностью соседа, Жослина протягивает ему дымящуюся тарелку скрюченными от ревматизма руками.
За ней закрывается дверь, отец подходит к кухонному столу, за которым я делаю уроки. Грызя карандаш, я с трудом решаю заданные на дом примеры. Ох, математика, мой кошмар! Я могу прочесть наизусть все басни Лафонтена, но таблица умножения на семь… Боже, от одной мысли об умножении цифры начинают плясать в голове, это так же точно, как дважды два три!
Я скучаю по маме. Обычно она помогает мне делать уроки. Мы с ней смеемся – способностей к математике у мамы не больше, чем у меня. Но, помучившись, мы всегда получаем правильные ответы.
Сегодня все не так радужно: Жослина приготовила цикорий под сыром, а отец ненавидит цикорий.
– Что ты там пишешь? Сядь ровно и дай сюда тетрадь, – говорит он глухим голосом.