Я подобрал это на свалке

— Не знаю, чего ты так волнуешься. У этой дикарки ничего серьёзного: ссадины, гематомы, пара рёбер (ну ладно — пять) сломаны, небольшое (ну ладно — большое) сотрясение мозга. Потеря крови несущественна. Но, конечно, сильное истощение. Делов — раз плюнуть. Подлатаем за пару дней. Пошёл бы поел пока.

Я так и сделал. Но — не обольщался.

Говорю же — Мать всегда снимает мою энцефалограмму. Так что мои новые чувства, откуда ни возьмись прорезавшиеся к нашей подопечной, от неё не скрыть… А Мать у меня, должен вам сказать — тот ещё подарок. Говорю же: ревновала даже к Иве.

Но — порядочная. Искусственный Интеллект, всё-таки.

Сердиться будет, а сказать — сама не скажет…

После обеда началось. Ну, вернее, я первым и начал — кто-то же должен принять ответственность за ситуацию:

— Мать, — говорю, — ты сердишься?

— Вот ещё! — отвечает, а сама, чую, дуется, — У тебя так всегда: сначала делаешь, а потом — думаешь! Так что всё как обычно — ты залез в осинник, я разгоняю ос. Или травлю.

— Нет, ну зачем же так круто. Не надо убивать всех этих дикарей. Они не виноваты, что такие тупые и злобные…

— Убивать я их и не собиралась. А вот ты, похоже, не осознаёшь, в какую передрягу нас втравил!

— Ладно, ты у нас умная и прозорливая. Вот ты и просвети. — я предостерегающе поднял руку, — Только пожалуйста, без этих научных вывертов. Простыми словами.

— Да пожалуйста. Вернуть «даму» назад ты не сможешь — её тут же убьют. Подкинуть её другому племени ещё более опасно — съедят. С вероятностью более девяноста четырёх про… — я скривился, она сразу двинулась дальше, — Оставить её на «Несокрушимом» под присмотром тамошних роботов нереально — они не рассчитаны на такое… Да и сама она там мирно спятит.

Значит, тебе придётся везти эту «девушку» в Содружество, отвалить кучу наших кровных бабок, чтобы выправить ей документы, и обучить языку и какой-нибудь профессии. Чтоб опять-таки не умерла с голоду.

Чем дольше она говорила, тем противней на душе у меня становилось. Именно потому, что она права во всём. Не могу я теперь эту тощую «старушку» бросить на произвол судьбы.

Стыдно.

— Ну а если я, к примеру, пригрожу «нашему» Племени, что поубиваю их всех — если тронут…

— Очень смешно. Уж если надумал убить эту даму, скажи мне — я выберу способ попроще. И не такой болезненный. Сам знаешь: то, что ты поколотил этих несчастных малышей, вовсе не сделало тебя Авторитетом в племени. Ну, или говоря понятней: тебе придётся всегда жить с ними, и взять на себя роль Вождя. Только при этом условии эта «ведьма» сможет остаться цела. Устраивает?

Я промолчал. Мать говорит:

— Нечего сопеть и чесать затылок. Знал, на что идёшь.

— Да знал… Но если бы я… Меня бы совесть мучила до самой смерти.

— Небось, когда отстреливался от амазонок Кинары-8, не думал о совести… — этак ворчливо комментирует моя Хозяйка. Затем говорит совсем другим тоном, — Ладно. Знаю, что мучила бы. Ты хоть и пытаешься казаться хуже, чем есть, в душе очень чуткий и ранимый. Кроме того, врождённо-приобретённая порядочность не позволяет тебе равнодушно…

— Мать! Замолчи сейчас же!

Ненавижу, когда она так говорит. Никогда не мог понять — то ли серьёзно, то ли издевается.

— Ну и пожалуйста — могу и замолчать.

— Э-э… Мать. Извини. Погорячился. Просто в такой ситуации мы — ну, вернее, я! — ещё не был. Да и на кого мне рассчитывать, как не на тебя?! Что посоветуешь?

— Пока — ничего. — чувствую, ещё дуется. — Пусть очнётся. Может, сама что-нибудь придумает, или подскажет… Ладно, отдыхай — я приведу её в чувство не раньше завтрашнего утра.

И… Твои очередные извинения приняты.

Утром, после завтрака, который почему-то не лез в глотку, и тренажёров, которые оказались жутко сложными (А робо-ли меня ещё и побил!), я заставил себя пройти в медотсек.

А что? Встречал же я раньше опасность лицом к лицу? Ну и вперёд!..

Хоть я и старался не шуметь, эта «девушка» услышала шаги.

Открыла оказавшиеся почему-то невероятно огромными, глаза, повернула заплаканное лицо ко мне.

Меня как ножом по сердцу резануло. Более несчастного и беззащитного создания отродясь не видал. А глаза-то у неё… Вовсе не старушечьи. Голубые. И — светятся.

Я замер, словно кусок чёртова свиного студня, не дойдя до кровати пару шагов.

Однако это ничего не остановило и не исправило.

Две тоненькие, полупрозрачные от недоедания ручки протянулись ко мне, и я услышал слабый голос. Мать перевела:

— Пожалуйста… Подойди!

Ну, подошёл, конечно — куда ж деваться.

Когда приблизился вплотную, мои ноги оказались в кольце объятий, а на бёдра выплеснулся поток горючих и чертовски мокрых слёз. Затылком чуял кривую усмешку Матери.

Так что мне пришлось встать на колени, и принять всё это безобразие на «могучую» грудь.

А то уж больно глупо я себя чувствовал — с охваченными чреслами-то…

«Девушка» моя между тем вовсе не молчала, а изливала поток слов, не то чтобы совсем бессвязных… Но жутко пугающих.