Я побит - начну сначала!

Однако когда «дизайнеры» Никита Михалков и Павел Лебешев снимают «Родню», то тут столкновение с живой кровью Нонны Мордюковой и всего фильма становится основой драматургии, вернее, наддраматургии. И тогда стоит рассматривать это уже иначе: это новый (хоть и не новый) способ поисков подлинности драматургического конфликта.

Продюсерское мышление, дизайн как свобода от обязанностей верности стилю и даже смысла — все это надо бы подробнее рассмотреть. Во всем этом новый виток попыток раскрепостить себя от «смысла» как от пошлости. Ведь «смысловое» искусство стало ареной развлечений взбесившегося мещанина — реакция на это естественна. Мода — доминанта массовой культуры, робот-диктатор, стихия, разменянная на артикулы, шаблоны и стойкие предрассудки. «Дизайн» — рациональное зерно в стихии, в которой смешалось великое и смешное. Мода сделала этот шаг от великого до смешного и в этом приобрела иррациональный оттенок.

Благословение иррационального сделало моду почти живою с внешней стороны. Она приобрела пусть не страсть, но, во всяком случае, стала нервной. Замена страсти нервной взвинченностью стала самым главным перевертышем моды, люди поражены этим, как эпидемией, и т.д.

И все-таки в позах эстрадных певцов (молодых) совершенно не случайна личина пренебрежения, наплевательства, неуважения — это совсем не случайно кажется им красивым, рисующим их так, как им хотелось бы выглядеть. Неуважение как стиль поведения, соответствующий сегодняшним идеалам молодых, появилось не случайно. Уважать — унижаться: вот что чувствуют ребята. Официальный идеал требует уважения и почитания — это эмоциональная форма лояльности. Развязность — демонстрация свободомыслия самым примитивном способом. Это своеобразная нравственная эмансипация...

И опять вспоминаются слова: «Вы все, как на толчке, с красными рожами от натуги!» Как ребятам не презирать нас, когда все мы согласны практически на собачью свадьбу с любым Сизовым. И может быть, все это вовсе не попрание идеалов, а отстаивание идеалов, но... уже от нас!

Одним словом, не надо так отрицать то «негативное», что есть в ребятах. Надо не прокламировать уважение к детям, надо достигать их понимания. Одно хотелось бы проверить на психологическом эксперименте: куда ведет ребят адаптация к нашему времени? Не рождает ли в ребятах наше время того неверия, которое нас пугает, но именно того, которое может породить новые живые идеалы? Как им выживать в 2000 году? Нужен ли им наш идеализм?

Они очень хотят кому-то во что-то верить. Семьи (те, которые есть) хоть как-то их держат — ибо их любят. И пока их будут любить родители, она вертится!

Неясно об иррациональном характере современной моды[95]: а дело в том, что смешение модой великого и смешного, создание ценностного ряда под ее влиянием, развитие духа способом моды — это уже иррациональная ее жизнь. Сама мода в себе самой безвластна. Она подчиняется стихии — она вбирает в себя весь иррациональный мир химер и скрытого содержания жизни.

И это неточно — мода не безвластна сама по себе, но власть ее только форма власти стихии, которая есть развитие духа масс. Это давление до «потери сознания», автоматизма, грозящего гибелью.

Он неприятно радовался — как-то пузырился и косился, от него отлетали короткие смешки, он суетился, он расхваливал меня все более и более, и при этом все более и более старался унизить, ему хотелось целовать в задницу и при этом кусаться — он был потным, пьяноватым, провел раунд контакта делово и расстался со мной, оставив меня с намеком на возможность сотрудничества... (Десять лет он был парторгом в ЦДЛ — стал главным редактором студии им. Горького.)

Предложили сниматься в «Приключениях маленького Мука» — сценарий Фрида и Дунского, «Таджикфильм». Короля. Это все очень... лежалое. Это якобы хорошие роли — это стократное эхо: и сценарий, и роль...

Я жду! Не надо ждать!

Надо придумать сказку — пьесу. Для ТЮЗа, для всех театров.

Надо, чтобы пошел в дело «Вася Куролесов», но новый вариант, который можно сделать здесь.

Надо придумать Штирлица для себя, вроде «Семи смертей Васьки Клюквина» или что-либо в этом роде. Может быть, Васька — это то, что более всего сейчас нужно, может быть, картина о войне, где личная судьба сочетается с судьбами военных операций, могла бы сейчас интересовать — и это его финал. Я хочу, чтобы спел Володя Высоцкий, там вырезают и вставляют «Муслим Магомаев».

Но герой войны с приводами в милицию, с награждениями и т.д. — это народный герой.

Он должен не возникать из песен Высоцкого, а отлиться в них, вылиться в них.

Вот киноглава:

«Ванька (Васька) — дурак!» Он проснулся, его вынесло в проходную, он кого-то взял за попу — получил по физиономии и доволен...

Вот — его босоногое детство, снятое во дворах, где московский двор монтируется с тарусским или двором Торжка.