Я побит - начну сначала!

Мы будем вечно узнавать новое не только о Пушкине и Гоголе, но и о Гомере, Илье Муромце и Святогоре, ибо мы узнаем в них самих себя. Но тут не узнаешь о себе ничего, не одолев предрассудков тех времен, когда «мы все узнали» о Пушкине, и не преодолев предрассудков наших собственных.

В размышлении о «критерии духовности» надо вставить это. (Как прямую полемику с господами редакторами.)

«Юность» показалась захолустьем.

...Наконец сложился подход к проблеме детского кино: перво-наперво надо определить, что мы ищем — особый метод или область деятельности?

Надо четко договориться, что детское кино не метод в искусстве, а область деятельности. Метод у нас один — социалистического реализма, хотя никто не знает, что это означает. А область деятельности — детское кино. Специфика в учете интересов детства как такового — сегодня это так же важно, как борьба за мир... Но как из «области» вывести специфику? И в чем она ?

1. Для меня - в открытии детства как реальности и ее тайны как «вечно того же, вечно нового!».

2. Для меня — в открытии мира и новом открытии вечных проблем. (Для того чтобы дарить его все новым поколениям.)

3. Для меня — в борьбе с врагами детства (детьми и взрослыми), с новыми ассоциациями, в которые попадает душа.

4. Для меня — в проблеме воздействия, в борьбе с самим детством, с болезнями его роста (вечными и новыми).

Хорошо бы в сказке, чтобы герой познал труд, он есть испытание и рост... (И взять исполнителя, чтобы он вырос и окреп за картину, — узнать о его родителях и т.д. Дать ему штангу и прочее — он вырастает на глазах. Вот будет чудо!)

Лене написать Мать Вселенскую, песенную. Мать-волшебницу. С переодеванием в воина, с войной.

Сделать разговор зверей, найти логику мыслей зверя... как я и пробовал...

Пусть кто-то понимает их язык и переводит на человеческий — синхрон с поведением, «логикой», но вполне «тарзанный». Как тогда сняли черепаху в макросъемке.

В главу моей книги о «ловле шпиона» — первые тревоги, вранье, горящее здание рынка, начало фильма «Мама, война!».

07.05.85 г.

Съемки у Лопушанского очень интересны. Захвачен, как игрой в детстве. Просто жутко интересно. Костя нравится сам по себе. Это самосгорание. Давно не видел такого парня. Дай Бог! Дай-то Бог!

Объект — музей интересен, как образ, несущий многомерное содержание. В самом разрушении есть невиданное содержание «конца!».

Вот это и есть конец света! Он должен это снять. По Кронштадту видно, как он «не берет» объект. На экране нет того, что было перед глазами. Значит, тайна «конца» сознательно не дается. Значит, надо вырвать эту тайну из факта. Задача вроде бы простая, но она нуждается в осмыслении. Вот и все.

11.05.85 г.

Читаю ночь напролет Валентина Толстых. Голова пухнет от цитат, с каждой полемической волной не хочется полемизировать ни чуточки, масса объяснений обо всем на свете, тонко прослеживается, что нравы и нравственность не одно и то же, очевидно, как все сложно, признает, как сложно определить духовность.

Толстых определяет ее и по Канту, и по Фихте, и по Распутину, и по Вампилову и, конечно, по Марксу с Лениным и ни на шаг не приближается к откровенности, что существует она сама по себе, как вечная тоска и страдание, как вечная связь и стремление людей друг к другу, как любовь и милосердие. И наплевать на все субъективные параметры человеческой личности: есть личность и ее образ, и образ духовен, а личность духовна в моменты слияния с ним, если он обретается, и постольку, поскольку обретается.

И можно быть духовным один миг, а можно и никогда, и жизнь человеческого духа ничем иным быть не может, а бездуховность и греховность вовсе не одно и то же, и то, что зиловский дух страждет, то это может быть только оттого, что он существует, и порок есть болезнь духа, который всегда жив, если есть страдание. Страдать и сострадать, постигать справедливость, свободу, доброту, постигать блаженство вдохновения, свою необходимость...

(Тоже путаю и путаюсь! Бог — Дух Святой — формула пока ясная более всего, и прав Кузанский на сегодня: ответ в тайне.)

А о Викторе Зилове[167] Валька Толстых очень не хочет писать правду: не особые образы, а суть того, что происходит с людьми сегодня, потеря себя и неожиданная, поразившая многих и многих тоска по идеалу. И вовсе не важно, много ли «аликов», важно, что они в себе отражают, и Вали, и Димы, и все из компании Виктора. И это беда-беда, ах, какая беда! Валька книгу об этом написал, все ходит, как кот вокруг масла — облизывается. И на смелые вещи выходит и все тонет в положительно бесконечном обилии размышлений.

Сил нет никаких, как дописать книгу — не знаю. Как завтра встречаться с Товстоноговым, тоже не знаю. Когда же это кончится[168]?!

Прочитал сценарий от А. Зархи: предлагает итальянского поэта Д'Аннунцио — идеолога фашизма. Большая сцена — все банально, подставка под образ Чичерина. Играть играющего величие? Толчанов уже во время конца войны играл умного немца, так что Зархи понадобится карикатура. Карикатуры делать не буду — договорюсь об этом сейчас.