Лихачев видит гуманизацию гомосферы в росте интереса к памятникам культуры, но в «Чучеле», например, я не случайно противопоставлял интерес деда к картинам своего предка (и тут есть «время собирать камни») и орды туристов (где нет ничего духовного, кроме автоматизма массовой культуры). Интерес к народному творчеству может быть и духовен и бездуховен, и тогда открытие гомосферы снова станет открытием типа «апрель бывает в апреле»... Термин есть, область ограничена, но этого мало — нужно определение направления движения духа. В области ноосферы Вернадского или биосферы нет законов хороших и плохих, на крайний случай есть законы образования и разрушения образований. Вечность природы не создает трагизма смены жизни и смерти, в гомосфере как раз важно иное: в ней важны различия высокого и низкого, нравственного и безнравственного, греховного и божественного. Гомосфера — область, где познание факта вовсе ничего не означает (как это имеет место в ноосфере или биосфере). Самое важное — духовная, гуманистическая, этическая оценка этого факта, ибо духовность заключается в познании добра и истины, ибо истина — это правда жизни с точки зрения духовного идеала. Важен не факт, а его оценка, важно измерение «по образу и подобию своему». (А это, кстати, формула актерского творчества по К.С. Станиславскому: «идти от себя». Не зря церковь уничтожала скоморохов и видела бесовство в лицедеях — они претендовали на божественную миссию, создавая характеры по образу и подобию своему.)
Что же дает термин Лихачева? Он дает связь человека и вселенной в общегуманистическом плане. (Это именно, тут рукой подать до вопроса, а что же все это связывает.)
Что же мне так мешает, что не устраивает в термине?
Подобие с биосферой — ибо так исключается духовность, оценочность религиозного (пишу так потому, что нет еще настоящего термина) мышления. Нет, Дмитрий Сергеевич, термина еще нет!
Ярко-зеленая тетрадь[108]. 1984
16.01.84 г.
Вдруг понял, о чем все время говорит Гера, когда год за годом повторяет, что нужно писать «Утопии», именно утопии. Ведь идея Гольдина[109] о резервных возможностях человека, как и идея о космических мостах как средстве трансформации сознания, — типичная утопия, но сегодня нужна эта работа мысли и духа, ибо одна она может создать «тягу» и породить необходимую энергию для решения глобальных вопросов мира: войны, экологии и детства.
Сегодня оптимистическая точка зрения может существовать только в виде научных усилий, причем объединенных усилий. Есть три проблемы (война, экология и детство), которые грозят миру гибелью — разрушением, истощением и слабоумием. Все эти проблемы не могут решиться стихийно (стихия в этом случае ведет только к гибели), ибо эти проблемы могут быть решены лишь созидательными усилиями человечества. И тут вопрос пути наперекор стихиям.
Таких вопросов человечество еще не решало, и пока не видно, кто, как и в каком направлении может их решить. Утопии — самый оперативный путь накопления позитивного опыта, создания энергополя, «тяги», энергии.
Может быть, поэтому меня все же очень волнуют усилия И. Гольдина. Все, что с ним происходит, носит шизофренический оттенок. Он фанатик, но это меня не отталкивает, скорее трогает. Трогает чуть ли не наперекор здравому смыслу. Это отклонение общественно полезное.
Понятие общественно полезного отклонения от нормы вполне грамотно и научно. То, что норма имеет своим основным направлением тупики, становится все более понятным. Даже внутри вполне комфортабельных направлений науки, искусства и практической деятельности вполне организованная и официальная норма все более приводит к тупику, к мелкому руслу, к вырождению. Направления продвигаются все время вопреки самой сути организованной структуры. Организованной оказывается только остановка, всякое движение — борьба с ней. Стихия массовой культуры уже выразилась — проблемы стали оборотнями, перевертышами. Все, что множится на многомиллионные массы, меняет свой знак: плюс меняется все чаще на минус; благо на зло; высокое на низкое. Опошление — столбовая дорога массовой культуры: это наука без науки, искусство без искусства, нравственность без самой нравственности, мораль без морали, а знания без знаний. Сюда приводит сегодня культуру эта стихия.
В этих условиях научный оптимизм имеет самые пессимистические перспективы. Отклонение от нормы могло бы стать спасением, если бы этот путь не был занят взрывом современного мифотворчества. Засорение и этой базы коммуникаций тоже характерно. Но в современном мифотворчестве есть зачаток массового сознания, которое сегодня уже имеет свои особые и вполне выраженные и сложившиеся формы: слух — паника — сенсация (или в ином порядке). Мифотворчество — вовсе не дезориентация: тут рождается образная система, опережающая знание.