Я пас в СССР!

Взял с подоконника пустую баночку, повертел её в руках, покопался в памяти и откашлявшись — продекламировал собравшейся публике. Только что не встав на табурет, как мальчик-зайчик перед Дедом-Морозом:

'Вышла новая программа:

Срать не меньше килограмма.

Жрать дают по двести грамм —

Как же высрать килограмм?'

Кто насерет целый пуд,

Тому премию дадут!'

Мужики загоготали и оживились, дядя Паша, с ревнивым видом собственника стал объяснять, что я его сосед и односельчанин, былое недовольство куда-то резко испарилось:

— Это Сашки Жукова парень! Слышали небось, что разбился в Нягани, а уж знать то всяко знали, рубаха парень был, везде отметился! А Ванька непонятно, то ли набедокурил чего в школе, то ли наоборот от пожара спас, сам он молчит, отпирается что не помнит, а известий с села пока нет. А, он ещё вчера, как очнулся, такой переполох устроил в операционной, что мамаша Мюллер его самолично дрянью заколола, всю ночь ворочался, слюни пускал и страдал, бедолага.

А нормально юмором у предков, меня Ваней назвали, мы с сестренкой мало того что Александровичи, так её как отца — Сашей назвали. Из возникшего обсуждения ни о чем я сразу вычленил несколько фраз, из которых понял, что Лидия Валерьевна, метко прозванная мамашей Мюллер — особой любовью контингента не пользуется. А порочная практика колоть нейролептиками провинившихся — знакома и удивления ни у кого не вызвала. Мне посочувствовали, дядя Паша громко, на всю курилку озвучил мои проблемы, заключавшиеся в необходимости предоставить биологические материалы на анализы, чем вызвал новую волну смеха.

Расталкивая плечами остальных, ко мне пробился невысокий, но широкоплечий мужик, лет за тридцать. Пристально посмотрел на меня, протянул руку, представился и пояснил:

— Серёга! Я с твоим батей в фазанке учился, путевый мужик был. А что пировать любил, так не нам судить, верно мужики⁈ — Мужики согласно поддакнули, никто спорить не стал, а я пожал руку и представился в ответ, на что тот улыбнулся. — Да я знаю, мы ведь тебя с роддома с Сашкой забирали! Мы же с ним корешились, пока вы на севера не уехали…

После чего протянул надорванную пачку «Астры» и коробок спичек, понимающе подмигнув. Нет, определённо в этом времени есть свои плюсы и никакого морализаторства, по поводу курения несовершеннолетних. Взяв сигарету и спички, проникновенно поблагодарил, на что Серёга подтолкнул меня к кабинке, посоветовав не отсвечивать среди мужиков и не наглеть. Подтянув в очередной раз сползающие кальсоны — последовал его совету, направившись на толчок, под дружелюбные реплики мужиков.

— Оно и правильно, сейчас просрется!

— Никотин говно толкает!

Ну что, нравы здесь просты и незамысловаты, ну так и я не в институте благородных девиц воспитывался. Лучше уж такое, порой где-то навязчивое дружелюбие и участие, с юмором ниже пояса, чем тотальное равнодушие в моё время. Ещё не настало то время, когда осевшего на асфальт с прихватившим сердцем будут брезгливо-равнодушно обходить, привычно успокаивая свою совесть: «Напился!» Или опускать глаза, когда шумная компания гостей с Кавказа будет задирать прохожих или отплясывать лезгинку посреди улицы, проговаривая про себя универсальную мантру времен победившего капитализма: «Это не моё дело, меня не касается!»

Размял сигарету, видя как это делают мужики, прикурил и сделал несколько первых затяжек. Хорошо то как! И вкус у табака, хоть и непривычный, но приятный. Глянул по сторонам — вместо привычного держателя для рулона с туалетной бумагой на стенке кабины висел открытый прямоугольный ящик, со стопкой нарезанной газеты. Её, насколько я помню — желательно размять в руках, тогда будет ничуть не хуже привычной, хоть и не трёхслойной, а самой дешманской. По сравнению со всем остальным, свалившимся на меня — отсутствие привычной туалетной бумаги, это последнее, о чём стоит переживать.

Изделие советской табачной промышленности, докуренное до половины — бьет по мозгам, ослабленным нейролептиками и бессонной ночью, кувалдой и я чуть позорно не падаю прямо там, рядом с унитазом. В последний момент успеваю навалиться на спинку кабины и плавно приседаю. В голове шумит, в глазах темнеет, в висках бьют молоточки. Без сожаления выкидываю недокуренную сигарету в унитаз и констатирую: «Строго нафиг! Отныне только балет и керамика!» Отдышавшись и придя в себя, не без труда выполняю поставленную передо мной мамашей Мюллером задачу. После чего, с помощью нескольких спичек — переношу в баночку требуемую субстанцию, в процессе не выдержав и проблевавшись.