Я отвернулась

Бр-р-р. Я дрожу и плотнее заворачиваюсь в куртку. Здесь не так тепло, как в поезде. У меня урчит в животе. Я собиралась приберечь батончик «Марс» на потом, но проглотила его, почти не жуя. Теперь начинаю беспокоиться. Что я буду есть сегодня вечером? Что мне делать, когда автобус остановится? Где я буду спать?

Я закрываю глаза и представляю, какой могла бы быть моя жизнь, если бы не это все. Затем я вздрагиваю, когда водитель окликает меня.

— Ну вот вы и дома, дорогая. Счастливого пути! И не забудьте заполнить бланк для проездного.

— Не забуду, — говорю я. — Пасиб.

Остальные пассажиры идут передо мной, тащат пакеты с покупками и болтают. Они все знают, куда идти. В отличие от меня.

Впереди деревянный указатель. «Населенный пункт Лизард». Не зная, что еще делать, я иду в проулок, куда показывает стрелка, и дальше по узкой тропинке. Я чувствую вкус соли на губах. Опять море. Оно далеко внизу, и хотя колючая проволочная изгородь отделяет меня от края обрыва — колени начинают дрожать. Волны еще злее, чем когда я видела их в Пензансе, они словно набрасываются на скалы. Ветер такой сильный, что меня едва не сносит в сторону.

«Убирайся отсюда!» — кричит мне внутренний голос. Но в конце дорожки я замечаю кафе, а я умираю с голоду. Та шоколадка, кажется, была очень давно.

Я еле-еле справляюсь с дверью на ветру. С моим-то статусом — скорее всего, они вышвырнут меня прежде, чем я успею войти, говорю я себе. Но смазливая грудастая официантка протягивает мне руку:

— Присаживайтесь вот здесь, дорогая. Мы почти собрались закрываться, но вам повезло. У нас осталось немного супа по специальному предложению.

Мне хочется плакать от такой доброты. У меня нет денег, чтобы заплатить за еду, но я все равно соглашаюсь. Грибной суп-пюре! Я проглатываю его вместе с тремя толстыми ломтями хлеба. Лучше этого и представить ничего нельзя.

— Что-нибудь еще? — спрашивает она, забирая у меня тарелку.

Я вспоминаю о пустых карманах и отрицательно качаю головой.

— Может, взглянете на меню? — убеждает она.

Я не могу устоять. В желудке все еще сосет от голода. Если ты такая худая, как я, то от холода голод еще острее. И я заказываю печеный картофель с бобами и сыром. Пока я жду, когда его принесут, — смотрю в окно. Начался дождь. Капли стекают по стеклу, будто слезы.

Я набиваю картофелем живот, а тяжело становится в груди — от мысли, что предстоит найти место для сна.

— А погодка-то в этих краях суровая! — замечает официантке какой-то мужчина.

— И не говорите. У нас тут одна пара погибла в прошлом году — пошли на берег фотографироваться, и волна их смыла. Только что были здесь — а в следующий миг исчезли, как корова языком слизала.

Я вздрагиваю.

— У вас есть туалет? — спрашиваю я.

— Только на парковке. Боюсь, вам придется выйти.

Проще и быть не может.

Я направляюсь к переносной кабинке с надписью «Дамы». Когда выхожу, вижу в окне официантку. Она стоит ко мне спиной. Сейчас или никогда. Я чувствую укол совести, но не хочу рисковать. Она может вызвать полицию из-за того, что я не могу заплатить. И я бегу прочь сперва по одной дорожке, затем по другой, склонив голову под проливным дождем и ощущая себя куском дерьма. Эта девушка была так мила со мной. А теперь начальник отругает ее за потерянные деньги. Может, ее даже уволят.

Я иду, пока не становится слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Мои ноги то и дело скользят по грязи. Кто угодно может сорваться с такого обрыва. Я продираюсь через колючий кустарник с желтыми цветами. Ой!

В конце тропинки стоит постройка. Напоминает садовый сарай с грубой металлической крышей, но сбоку крест. Я иду к дверям. Прошу вас, будьте открыты. Поворачиваю массивную круглую железную ручку. Да!

Внутри сыро и тихо. Жутковато. В стеклянной банке мерцает одинокая свеча. Мой взгляд приковывает деревянный ящик с надписью слева от нее: «Ваши пожертвования помогают поддерживать нашу церковь. Благодарим вас».

Я могу его вскрыть. Не стану притворяться, что не испытываю искушения.

Я подхожу ближе и беру ящик в руки. Монеты погромыхивают внутри. Но все же так нельзя. Это неправильно.

Оставив ящик в покое, я устраиваюсь на деревянной скамейке. Она жесткая, как асфальт, но я беру одну из подушечек, которые люди подкладывают под колени во время чтения молитв, и использую как обычную подушку. Если не буду ворочаться — то не упаду и все будет в порядке.

Ветер воет снаружи, как плачущий ребенок. Дождь барабанит по крыше. Но я погружаюсь в сон.

Наверно, я проспала всю ночь. Потому что следующее, что вижу, — солнечный свет, льющийся внутрь, от него мои глаза и открылись.

Надо мной стоит человек в черном.

Глава 15 Элли

Все пошло по-другому после той ужасной ссоры между Шейлой и ее матерью. Они почти не разговаривали друг с другом, хотя бабушка Гринуэй и пыталась.

— Я расстроила ее, сказав, что ей нужно обратиться к врачу-мозговеду, — доверительно пояснила мне старушка. — Как я уже говорила, она боится, что у нее могут отобрать Майкла — как случилось с ней самой в детстве. И теперь видеть меня не может.