Я спешу через главную площадь, опустив голову вниз. Мимо ларька с кофе и круассанами. Мой рот полон слюны. На стене висит плакат: «На нашей территории запрещено современное рабство и торговля людьми».
Наконец я нахожу туалеты. Отчаянно хочу по малой нужде. Утром не смогла заставить себя присесть на корточки в углу, как все остальные. Женщина с неброской внешностью и в деловом костюме входит в туалет одновременно со мной. Она бросает на меня косой взгляд, словно говоря: «А ты что тут делаешь?»
Какое облегчение — сесть на нормальный унитаз в уединении. Затем я подхожу к одному из умывальников. Горячая вода! Какое прекрасное ощущение. Я ополаскиваю лицо и выдавливаю немного жидкого мыла, намыливаю голову и смываю. Кайф.
— Извините, — говорит эта Наглая Морда. — Не могу поверить, что вы собираетесь сделать это здесь.
Слишком поздно. Я уже сделала. Потом я снимаю свой анорак, футболку и намыливаю подмышки еще одной пригоршней мыла.
Девушка в темно-синем костюме и туфлях на высоком каблуке возле соседнего умывальника шарахается в сторону. Я сую голову под сушилку — пускай у меня и нет волос, но это все равно приятно, — а затем одеваюсь и захожу в одну из кабинок. Возможно, я смогу спрятаться здесь на несколько часов и сообразить, что делать.
Я решительно не могу просить подаяние, как велел Пол. Табличку, которую он мне дал, я уже выбросила в мусорное ведро.
Спустя некоторое время я слышу, как возмущаются люди снаружи.
— Эта уже целую вечность занята.
Кто-то стучит в дверь:
— Побыстрей там!
Я молчу. Проходит час, возможно, два, пока я сижу и клюю носом в тепле.
И тут это происходит.
Я вижу сверкающие черные ботинки под дверью. Снова стук. Более требовательный. Меня бьет дрожь.
— У вас там все в порядке?
Раздается шорох, словно кто-то шарит по полу.
Рукав черной униформы.
Это полиция!
— Лучше выбить дверь и посмотреть, все ли с ней нормально.
Ничего другого не остается. Мне приходится открыть.
— Я в порядке, — говорю я, сняв шапочку и отпирая дверь. — Просто живот скрутило.
Женщина в полицейской форме сужает глаза.
— Правда? Скорей похоже, что вы прячетесь от кого-то или чего-то.
— С чего вы так решили?
— Не надо вести себя так агрессивно.
— Я и не веду, — отвечаю я, чувствуя, как руки сжимаются в кулаки.
— Как ваше имя?
— А в чем дело? Я не совершила ничего плохого.
Она смотрит на меня, словно уже видела раньше.
— Я думаю, нам следует отправиться в полицейский участок и установить вашу личность. Пройдемте, пожалуйста.
На нас таращится целая очередь людей. Мое горло сжимается от паники. Я должна как-то выбраться из этого положения.
— Отпустите даму! — требует женщина в толпе. Это одна из шайки Пола, понимаю я. — Прекратите ей угрожать! — продолжает та. — Как она и сказала — она не сделала ничего плохого!
Кое-кто из остальных посетителей теперь тоже поддерживает меня. Возникает неразбериха. Нелепая ситуация. Полицейская, кажется, и сама сомневается. Я использую ее замешательство, чтобы выскользнуть из туалета, и бегу от автовокзала так быстро, как только могу. Через главную дорогу. Мимо кафе и офисных зданий. Впереди виднеется парк. Как раз то, что надо. Вдруг я смогу там спрятаться.
Не спрашивайте почему, но я уверена, что от этого зависит моя жизнь.
Глава 7
Элли
Время здесь течет очень медленно. Каждая минута кажется вечностью на пути к свободе — или нет. Возможно, так у многих взрослых, не только у сидящих в тюрьме. Но когда ты ребенок, время идет по-другому. Когда я оглядываюсь назад на свое детство, мне кажется, что были периоды жизни, которые запечатлелись в памяти небольшими стойкими пятнами, — например, когда умерла мама. А другие пронеслись мимо — такие, как беременность моей новой матери. Младенцу требуется девять месяцев, чтобы вырасти в животе, а тогда мне показалось, что прошло всего несколько недель. Только став старше, я поняла, что Шейла, должно быть, выходила замуж уже беременная.
К моему восторгу, мне разрешили помочь моей новой матери приготовиться к рождению малыша. В первый раз после свадьбы меня пригласили в их спальню. Тот старый деревянный шкаф исчез, а на его месте появился белый, с раздвижными дверями, украшенными зеркалами. Мамин красивый викторианский туалетный столик тоже убрали, вместе со всеми безделушками и фотографиями. Его заменили на соответствующий новой обстановке. На нем стояло зеркало, которое наклонялось вверх и вниз, если его потрогать. (В тюрьме нам не разрешают иметь зеркала, на случай если мы их разобьем и используем осколки, чтобы пырнуть кого-то или порезаться).