Я, оперуполномоченный

– Отдай Калинина, куратора нашего.

– Ишь ты, куда замахнулся! У тебя губа не дура, – строго крякнул из трубки Егоров. – Калинина ему подавай!

– Я ж не лично для себя, Анатолий Николаевич. Для общего дела… Да и для Калинина польза, всё-таки рост по службе.

– Для общего дела… А я кого получу на его место?

– Подыщете кого-нибудь.

– А ты мне своего человека из оперов дай. Даже двух!

– Как двух?! – ахнул Носов. – Почему же двух-то?

– Потому что я тебе муровца отдаю, Владимир Сергеич. А за муровца надо как минимум двух людей из райотдела дать. Это справедливая сделка. Или ты не согласен?

Носов вздохнул и сказал:

– Согласен.

– Только ты мне лучших отдай. Понял? И не вздумай подсунуть кого-нибудь из ненужных тебе. Я всё проверю, ты же меня знаешь, Владимир Сергеич…

– Ладно.

– Самых толковых дай мне, – повторил Егоров. – Самых-самых! Им в МУРе работать, а не где-нибудь на задворках отсиживаться.

– Да понял я, Анатолий Николаевич…

Одним из тех, кого Носов отправил на Петровку, оказался Смеляков. Так случился очередной поворот в стремительной милицейской карьере Виктора.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ МУР

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЯНВАРЬ 1983

– Виктор! Здравствуйте! – Тамара Александровна отступила, пропуская Смелякова в коридор. – Давненько вы не навещали меня. Всё дела не позволяют?

Она жила всё в той же коммунальной квартире, пропахшей луком и стиральным порошком, куда в течение долгого времени Виктор приходил к ней заниматься английским языком. Тогда она просила, чтобы он приходил к ней на занятия обязательно в милицейской форме, чтобы его вид приструнил распоясавшихся соседей.

Последний раз Смеляков навещал Тамару Александровну несколько месяцев назад. Сейчас он взял с собой Веру.

– Знакомьтесь, Тамара Александровна, это моя жена.

Вера протянула руку и назвала своё имя.

– Очень приятно. – Тамара Александровна пожала ей руку и засеменила в свою комнатку. – Славная вы пара. Проходите.

– У вас всё по-прежнему, – заметил он, немного смущаясь.

– А что здесь может измениться? Только я… И не в лучшую, к сожалению, сторону. В моём возрасте в лучшую сторону уже никто не меняется…

«К сожалению, – мысленно ответил Виктор. – И в глазах нет ни малейшей искорки бодрости, только усталость, хотя моему приходу вы рады. Бедная Тамара Александровна. Неужто жизнь настолько беспощадна к вам?»

Голова её заметно подрагивала при ходьбе, но в ней всё ещё угадывалась былая горделивая осанка.

– Я приготовлю вам чаю.

– Давайте я всё сделаю, – предложила Вера.

– Нет уж, друзья мои, позвольте поухаживать за вами. Не так часто я принимаю гостей.

– И всё же я помогу, – сказала Вера. – Мы принесли батон отличной копчёной колбасы и коробку конфет. Вы любите «Осенний вальс»?

– Вкусные конфеты.

В довершение Виктор достал из портфеля ещё бутылку шампанского.

– Похоже, мы будем пировать! – воскликнула Тамара Александровна. – Но чайник я всё же поставлю…

Они проговорили весь вечер, не раз возвращаясь к теме милиции.

– Я прекрасно понимаю ваши волнения в связи с переходом в МУР, Виктор, – покачивала головой старушка. – Вы успели, наверное, так утомиться на прежней работе, что ничто уже не вселяет в вас оптимизм.

– Не знаю, Тамара Александровна. – Он пожал плечами. – Вообще-то я уже несколько месяцев отработал в районе. Там спокойно, по подвалам рыскать не надо… Да и вообще. Но как-то всё уж быстро закрутилось: из отделения в район перебросили, теперь вот в МУР предлагают. Работа там, конечно, более осмысленная, более серьёзная и в навозе нет нужды копаться.

– Не покопавшись в навозе, Виктор, нельзя вырастить сад, – глубокомысленно заметила Тамара Александровна. – Знаете, я никогда не относилась к симпатией к карательным органам… Были в моей жизни определённые моменты, когда весь белый свет становился не мил от одной мысли, что повстречавшийся на улице какой-нибудь сотрудник НКВД не случайно остановил на тебе свой взгляд. Страх – штука отвратительная. И паника тоже. А ведь одно время мы жили, еженощно вздрагивая от любого звука, раздавшегося ночью во дворе: ждали, что могут прийти с арестом. Мой второй муж был главным врачом городской больницы после войны, и мы ждали ареста лишь потому, что в прессе муссировалось так называемое «дело врачей». Очень страшно было. До безысходности страшно… Так что к органам государственной безопасности и внутренних дел не испытываю симпатии. Но с другой стороны, я прекрасно понимаю, что без этой работы не сможет существовать ни одно государство. Поэтому очень важно, чтобы там работали люди чистые.

– Тамара Александровна, – воскликнул Виктор, – да как же можно остаться чистым, ковыряясь в этой грязи! Не замараться, не измениться внутри себя!

– Витя, – сказала Вера мягко, – ты так говоришь, будто сам чуть ли не в последнего гадёныша превратился, работая в отделении. Ты же остался нормальным человеком.

– Вера, ты вспомни, на кого я стал похож «на земле»-то! Я спокойно разговаривать разучился. У меня от человеческого лишь оболочка была. Остальное – оголённые нервы. Меня любое замечание приводило в бешенство, я на людей с кулаками готов был бросаться.