Я очень хочу жить: Мой личный опыт

Наивный ребенок обрадовался. Я, предвкушая приключение, уселась в тазик, умостила сынишку у себя на коленях, с силой оттолкнулась, и мы полетели с откоса с немыслимой скоростью. Ветер свистел в ушах, малыш орал от ужаса, а я, наоборот, онемела. Нас проволокло через весь заледеневший водоем, забросило на соседний берег, с которого тазик опять легко соскользнул вниз, вновь промахнул место, где летом плавали лодки, понесся вверх, к кинотеатру… Все повторилось раз пять или шесть. Сынишка примолк, явно простившись с жизнью. Уж не знаю, сколько бы мы с ним летали туда-сюда, но в конце концов эмалированные «санки» поймал какой-то мужчина, вытряхнул нас на снег и с укором сказал:

– Девочка, ты дура? Мама знает, что ты делаешь с братиком? Ремнем такую сестру выдрать надо!

Я постеснялась сказать спасителю, что на самом деле я мать малыша, и мы покинули горку, забыв про таз.

То приключение произвело на нас двоих столь сильное впечатление, что с тех пор ни я, ни сын никогда более не приближались к ледяным горкам и аттракционам, где надо спускаться и взмывать вверх. Каждый раз, проезжая мимо кинотеатра «Баку», я мысленно вижу тот тазик и поражаюсь собственной глупости. А теперь объясните, почему дурацкая забава навсегда осталась в памяти, а про таблетки я постоянно благополучно забывала?

Чего я только не делала, дабы не путаться в пилюльках. Завела, например, листок, на котором решила ставить крестик после каждого приема. Идея показалась мне очень удачной, но потом я стала сомневаться, разглядывая бумажку, когда сделала отметку – вчера или сегодня? Меня отвлекли сразу после проглатывания шариков, и я убежала на кухню, не сделав значок, или умчалась на зов, так и не съев лекарство, поэтому крестик отсутствует?

Когда горошинки наконец-то закончились, я на радостях купила торт и устроила праздничное чаепитие. Наивная, как чукотская девушка, я полагала, что лечение у резонаторов-химиокураторов дальше помчится, как тот пресловутый тазик по льду, очень-очень быстро. Но как же я ошибалась!

Катя заставляла меня постоянно принимать лекарства, вести дневник, на страницах которого надлежало детально описывать все свои ощущения, приказала перестать встречаться с друзьями, посоветовала думать только о лечении, велела навсегда забыть о вязании, кукурузе, шоколадных конфетах, варенье, ананасах, бананах… Короче говоря, планомерно и уверенно отняла у меня все, что я любила.

Мне было не очень понятно, коим образом, орудуя спицами или крючком, я ухудшу состояние своего здоровья, но вылечиться так хотелось, что я подчинялась Кате. Я вообще человек очень ответственный, и, если врач велит принять таблетки в 10.15, непременно сделаю это в указанное время. Но меня интересовало, например, чем плох кофе. А Катя не объясняла, по какой причине нельзя его пить, просто с загадочным видом произносила:

– Это не ваш напиток.

Дальше – больше. Спустя неделю, изучив заполненную мною страницу дневника, она указывала пальцем на строчку:

– Вы пили чай с соседкой?

И советовала:

– Надо оборвать с ней контакт.

На мой вопрос почему, следовал ответ:

– Она не ваш человек.

Еще через пару недель Катерина принялась мною командовать. Теперь она уже не советовала, а приказывала:

– Спать лечь в девять! Встать в семь!

Если я пыталась возражать, она восклицала:

– Хотите вылечиться? Слушаться беспрекословно!

Миновали следующие семь дней, и я поняла, что Катя контролирует каждый мой вздох, пытается управлять мной, как марионеткой.

Потом Екатерина стала твердить:

– Мое лечение длительное, я буду заниматься с вами примерно год, а там посмотрим. Очень большая опухоль, но оперировать ее нельзя. Вырежете – сразу пойдут метастазы. Забудьте о хирурге! Вот закончите облучение, и я вами займусь вплотную. Жаль, что сейчас теряем время на радиологию.

Мне ее речи не нравились. Визиты к Кате стали тягостными, я постепенно стала понимать: она ведет себя странно.

Вот с Борей не было никаких проблем. Я укладывалась в его кабинете на кушетку, мою правую ногу химиокуратор обматывал манжеткой, от которой тянулся провод к небольшой коробочке из пластмассы, на крышке прибора, не издававшего ни малейших звуков, мигала синяя лампочка, и я спокойно дремала. Потом Борис поднимал крышку коробки, вытаскивал оттуда крохотный бумажный рулончик, сажал на нос очки и принимался изучать его.

– Зубец отлично прорисован, – говорил он в конце концов.

Услышав такое заявление впервые, я насторожилась.

– Это хорошо?

– Не хорошо, а отлично! – объявил Боря. И добавил: – Скоро поправитесь.