– Очень хочу.
Здесь была не землянка, а настоящий охотничий домик, даже со спальней и ванной комнатой. Воды не было, зато имелась работающая электроплитка (каких только чудес не случается в зоне отчуждения). На тарелке, которую принес ему Каммерер, исходило умопомрачительным мясным запахом содержимое консервной банки, а в котелке настаивался лесной чай из трав.
– Чем питался, пока шел?
– Орехами, горными яблочками. С водой было плоховато.
– Пробираться к своему тайнику не решился?
– Нет. Он к югу от города, сильно не по пути.
– Молодец, – сказал Каммерер. – То есть молодец, что не решился. Все съел? Тогда послушай, пока чай стынет.
Он повернул до упора влево верньер настройки самого обычного местного радиоприемника и щелкнул неприметным рычажком на задней панели.
– …Из Малундарга передают. Вчера на обочине шоссе в сорока пяти километрах от города в собственном автомобиле был найден мертвым член правительственной комиссии по вопросам модернизации, доктор технических наук Вайре Титу. Обстоятельства кончины видного теоретика расследуются. И о погоде. Магнитные бури по-прежнему грозят побережью…
Максим снова щелкнул рычажком, останавливая запись.
– Он умер? – глупо спросил Ханс.
– Так говорит информационная программа Радио Хонти, – без улыбки ответил Максим. – Но когда ты уходил, Ривша еще был жив?
– Я же вам все рассказал! Посмотрите запись с «глаза», если не верите.
– Отвечай на вопрос, прогрессор.
– Да, он был жив. И я не превышал полномочий.
– Ясно. Не хмурься так сурово, тебя об этом еще будут спрашивать. Но я вполне верю в естественные причины. Шесть лет спустя получить «привет от Странника»… могу себе представить. В общем, глупая, нелепая смерть.
– Это плохо, что он умер?
– Если ты хочешь узнать, печалит ли меня кончина видного теоретика, – нет. Ругать тебя за то, что ты сделал… скажем так, не имею морального права. Но позволь заметить, что Головастик живой и до поры до времени не знающий о нас был бы полезнее. Куда практичней, как ты сам понимаешь, было бы отыскать его в столице и там передавать приветы… Кстати, шофер тебя видел?
– В тот раз – нет. Мог заметить, когда я шел к Кайтале, но это многие видели.
– Но ты оставил в машине отпечатки пальцев.
– Оставил. – Ханс еле удержался, чтобы не добавить дурацкое оправдание «у меня не было перчаток».
– Ладно. Что касается смерти Головастика… сделаем так, чтобы и это было хорошо.
Пояснять свою мысль Максим не пожелал. Молча налил себе чаю и затем спросил:
– Как ты сам оцениваешь свою работу, не считая последней акции?
– Семь баллов из десяти, – сразу ответил Ханс.
– Почему так скромно? Первый резидент в Хонти, продержался больше года, собрал достаточно информации. Теперь можем засылать хоть пятерых, ребята уже готовятся. Не говорю уже о моей просьбе, выполненной с блеском. Ты везучий, и это прекрасно.
– Так я же в итоге прокололся. Как полный идиот, на ментоскопировании. Таблетку принять забыл.
– Хм, не буду разубеждать. Что еще?
– Раскрылся перед Селунга, сломал легенду.
– Да. Но, похоже, девочка приняла тебя за кого-то другого. Надо будет выяснить, какие такие подпольщики-унионисты. Все ли они резистенты, вроде твоих приятелей из газеты, или там какие-то другие мотивы. Еще за что себе снизил?
Ханс тяжело вздохнул.
– Конкретно за то, что положил того полицейского, который стрелял в Шуффе. Применил прием субакса. Меня вся улица там запомнила. Наверняка кто-то опишет меня, скажет, что видел такого вместе с сестрой и братом саргами и их лоуки, чего доброго, еще и вспомнит, как Дарни со мной ушла. Я потерял самоконтроль. В деревне, во время диплома, и меня били, и других – я не срывался, а тут, из-за пса… За такое из Школы отчисляют.
– Если бы можно было переиграть этот эпизод, ты бы дал ему прицелиться, – полувопросительным тоном сказал Каммерер. Ханс ничего не ответил. – Стало быть, нечего страдать. Когда ты на него кинулся, вся улица на вас уже смотрела, от таких случаев никто не застрахован. Кстати, ты мне сейчас не поверишь, но этот момент – один из самых жирных плюсов твоей первой миссии. Следующий после встречи с Головастиком, я бы сказал. Знаешь почему?
– Даже не догадываюсь, – мрачно ответил Ханс. Насмехаться-то зачем?